Однако на этот раз все было не так. Грунт вокруг мели повсюду, куда доставали якорные канаты, представлял собою сплошной песок. Верпы скользили по нему, не задерживаясь ни на секунду. Так повторилось несколько раз.

— Будто лысого причесываем, — чертыхался боцман и снова гнал измотанных уже матросов на весла.

Будучи весом всего в одну треть от массы станового якоря, каждый верп тем не менее тянул на добрых пятнадцать пудов. Необходимость при этом спешить из-за неотвратимо близящегося прилива не давала морякам ни малейшей возможности передохнуть, и матросы, которые в шлюпках не сменялись, поскольку все имеющиеся верпы завозились практически одновременно, скоро уже падали с ног.

— Загоним команду, — негромко говорил старший офицер Невельскому, но тот лишь молча показывал на часы.

До начала смертельно опасного в этой ситуации прилива оставалось уже совсем чуть-чуть.

— Живей! — подгонял боцмана командир. — Еще живей надо.

Тем временем вода вокруг опускалась, и «Байкал» все прочней, все основательнее налегал днищем на мель. Иногда транспорт под собственным внезапно обретенным весом издавал протяжный то ли скрип, то ли стон, и от этого звука у всех, кто находился на палубе, возникало чувство, будто корабль невыносимо страдает, а сами моряки, до этого момента пребывавшие с ним в полной гармонии, оказались теперь беспомощны, бесполезны и совершенно не в силах помочь. К счастью, отсутствие океанского киля позволяло ему не заваливаться набок, и Невельской не раз возблагодарил провидение за свое упрямство на севастопольской верфи.

— Отставить верпы, — приказал он боцману, когда стало темнеть. — Дождемся большой воды и завезем становой якорь.

— А ежели разобьет нас до того, ваше высокоблагородие?

— Команде отдохнуть надо. Свисти отбой.

Выбор действий у командира «Байкала» был невелик. Продолжай он свою тактику с верпами — у него, конечно, оставался небольшой шанс добиться успеха прямо сейчас, но отлив уже сделал свое дело, и транспорт сидел на мели как влитой. К тому же матросы в таком случае не успевали набраться сил для работы со становым якорем, и, следовательно, эта возможность отпадала как минимум до следующего прилива. С другой стороны, остановить команду сейчас означало поставить все на подъем воды. Невельской бывал с великим князем в европейских казино и помнил ажиотаж, вызванный там недавним прибавлением на рулетке сектора «О». Риск при ставке на «зеро», разумеется, очаровывал, но и потери в случае проигрыша выходили капитальные. «Байкал» могло расколотить прибывающей водой еще до того, как успеют завести становой якорь.

А значит, завозить его надо было загодя.

— Команде отдыхать, — твердо сказал Невельской. — Немедленно. Пусть поедят.

Пока матросы приходили в себя, запасной якорь весом в сорок пять пудов был приготовлен к погрузке на баркас.

— Дифферент выйдет большой, если на корме везти, — высказал опасение Казакевич. — Тяжелый уж больно.

— Народу на нос можно побольше нагнать, — предложил боцман. — Уравновесим.

Старший офицер в сомнении покачал головой:

— Перегруз получится. Волна через борт захлестывать станет.

— А мы аккуратно, ваше благородие. Полегонечку.

Чтобы усилить якорную команду, Невельской приказал включить в нее сидевшего вот уже несколько дней под замком без дела Завьялова.

— Все равно даром хлеб ест. Пускай поможет.

На точку сброса шестивесельный баркас с якорем на корме вышел к началу прилива. Дойти действительно оказалось нелегко — боковой ветер то и дело заливал глубоко сидевшее судно водой, которую приходилось тут же вычерпывать; гребцы исполняли свою работу в непривычной тесноте, поскольку корма была занята якорем, а нос — посаженными туда в качестве противовеса людьми; баркас норовило развернуть боком к волне, и, чтобы держать его ровно, приходилось прикладывать двойные и даже тройные по сравнению с обычным усилия; ко всему прочему пошел сильный дождь, отчего факел в руках у Митюхина, необходимый для передачи сигналов на «Байкал», постоянно гас. Так или иначе, но моряки с заданием справились, и Казакевич с большим облегчением отдал наконец команду «Суши весла».

Баркас замер, грузно раскачиваясь в темноте, Митюхин поднялся с банки и начал сигналить о готовности. Через пару секунд на «Байкале» в ответ быстро замигал фонарь.

— Давай, братцы, — сказал старший офицер.

Матросы пришли в движение. Руки их скользили по мокрому от ливня и забортной воды якорю. Махина не поддавалась, баркас раскачивало все сильней, снося с точки сброса.

— Навались! — перетянутым голосом захрипел кто-то из общей кучи, облепившей железную громадину на корме. — Сама пойдет!

Якорь, заскрежетав по дереву, сдвинулся с места, и сверкнувшая в этот момент молния выхватила из небытия застывших посреди моря людей. Все они в своем невероятном усилии обратились как бы в одно существо — стали единым целым не только с якорем, но и с баркасом, и с морем, и с низко нависшим небом, и даже с осветившей их молнией. Все они были одно. И это одно было вечным.

Якорь на мгновение тяжело завис над лизнувшей его волной, а затем без звука ушел в нее, как будто его и не было. Освободившийся от гигантского бремени баркас подпрыгнул. Матросы повалились друг на друга, Митюхин уронил за борт факел и, потеряв равновесие, наступил прямо в канатную бухту. Удар грома заглушил жалобный крик, но уже в следующее мгновение хлипкое тело Митюхина швырнуло на корму, разбрасывая в стороны остальных. Якорный канат, обхвативший его ногу, стремительно тащил его за борт, и, если бы не Завьялов, который успел хватануть топором по натянутому в струну канату, незадачливой жизни Митюхина пришел бы конец.

— Ух ты, — выдохнул лейтенант Казакевич, глядя на белые в свете полыхнувшей молнии выпученные глаза матроса, не успевшего даже сообразить, что с ним произошло.

— А якорь-то — тю-тю, ваше благородие… — негромко сказал кто-то за спиной старшего офицера.

Невельской на известие о потерянном якоре отреагировал крайне жестко. Не дослушав доклада от Казакевича, он бросился к Завьялову и схватил его за рубаху на груди.

— Линьками запорю! На рее вздерну! Ты понимаешь сам, что натворил?!

Голова штрафника ходила из стороны в сторону, однако он почел за лучшее на вопрос командира не отвечать.

— Геннадий Иванович, он человека спас, — подал голос старший офицер.

— Он больше полусотни человек погубил! — еще громче закричал Невельской. — И все предприятие!

— Дождемся утреннего прилива, — продолжал увещевать Казакевич. — Расклепаем плехт, завезем его и стянемся. А в ночной отлив можно будет еще верпами попытаться.

— А если не дождемся?! — Невельской в ярости с такой силой рванул рубаху Завьялова, что она с треском разорвалась, а в руке у командира остался клок промокшей насквозь ткани. — Тогда как?! Что, если нас в ближайшие полчаса разобьет? Сколько мы тут продержимся без корабля?! Без припасов! Не гиляки, так беглые каторжники под топор пустят. Да он нарочно это сделал! К брату своему нас всех захотел привести!