Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Настоятель повернулся в сторону дерева, на которое указывал наследник, сощурился, а затем снова посмотрел на Вея. И наследник увидел в его глазах и понимание, и знание о том, кто он, — и то, что это ничего не означает: для настоятеля младший Ши такой же послушник, как остальные.
— Ты все правильно сделал, юный Вей, — кивнул Оджи. — Не беспокойся, твой камень — не единственный опасный предмет, похороненный на территории храма. Я прослежу за ним. — Он положил ладонь на плечо наследника, прошептал короткую молитву — и тепло разлилось по телу. — Ты вернешься?
Вей посмотрел в высокий свод храма, задержал взгляд на знакомой старушке, первой из прихожан доковылявшей к утренней службе, и ответил:
— Да.
Солнце встало, и Тафия, еще не окунувшаяся в зной, стала похожа на румяную девушку, умывающуюся поутру в серебристой реке. Вей шагал по мостовой вниз, по пути, который проходил десятки раз. Он был налегке — из всего нехитрого скарба взял только пояс с ножами: то, что на теле, не должно потеряться при обороте, а лишнего у него все равно не имелось.
Дед Амфат не спал. Сидел себе спокойно в одной набедренной повязке на ковре, расстеленном у домика, щурил глаза на солнце и пил чай из блюдца, заедая его медовыми сотами. Увидел помощника, поманил к себе узловатым пальцем.
Вей опустился рядом с ним, скрестив ноги, и старик налил чая и ему. Тихо еще было в Тафии — город только просыпался, и казалось, что если заговорить, слышно станет и во дворце Владыки.
— Рано ты сегодня, — бодро заметил дед Амфат. — Решился все-таки?
— Решился, феби. — Вей аккуратно пригубил чай с чабрецом и гвоздикой. Старик посмотрел на него, похмыкал. — Пришел прощаться. А вы, гляжу, своими ногами сюда вышли?
— А то! — гордо ответил подопечный. — Ночью проснулся воды попить, забыл, что не хожу, и пошел! Так я и не ложился с тех пор, а то вдруг лягу, засну и снова встать не смогу.
— Это хорошо. — Чай был обжигающий, вкусный: Вею казалось, что даже чайных дел мастер во дворце деда никогда так вкусно не заваривал. — А скажи мне, дедушка, как быстро ты мне сможешь сделать маленького идола? Например, в виде птицы, и чтоб голова запрокинута была и клюв открыт?
— Да полчаса, эфенби, — откликнулся старик.
— А флейту? — продолжил Вей. — Такую, чтобы не играла, а пела?
— Да пять минут, внучок, — потряс рукой Амфат.
— И чтобы не фальшивила? — усомнился Вей Ши.
— У меня ничего не фальшивит, — оскорбился старик. — А ну-ка, ну-ка, где-то у меня был чурбачок из абрикосового дерева… самшит все же лучше, но и абрикос ладно идет…
Он отставил пиалу, не по-старчески легко поднялся и побрел в дом. Оттуда раздался треск раскалываемого дерева. А через пару минут старик вышел уже с заготовками и сел рядом с наследником. Нож в его руках так и летал, и дед напевал что-то веселое.
Вей, поглядывая на него, пил чай, клал в рот медовые соты, и так хорошо ему было от предвкушения пути, от свободы, от запаха дерева и свежей утренней травы, от напоенных розовым сиянием стен, что верилось — все удастся, он успеет, он изменит судьбу.
Он не допил еще чай, как птичья фигурка — с запрокинутой головой, тщательно вырезанными хохолком, и перышками, и крошечными глазками, — как и флейта, были готовы. Старик передал Вею птичку, подул в инструмент, убирая стружку, и несколько минут полировал его мягкой тряпочкой, смоченной в масле и лимонном соке. Попробовал звук и протянул Вею.
— Пробуй, эфенби.
Вей, спрятав фигурку в карман, набрал воздуха, поднес флейту к губам — и отозвалась она звонким тонким переливом, от которого с деревьев сорвались стаи пестрых тропических птичек. Попробовал он наиграть старую протяжную йеллоувиньскую мелодию, приветствие утру, — и стали распахиваться двери, а соседи выглядывать из окон и выходить из домов.
— Эй, Амфат! — грозно закричала какая-то женщина, широкая в талии и в пестром платье. — Чего спать не даете?
— Да зачем тебе спать, Лу́са, — так же во всю мощь загорлопанил дед, — смотри, какое утро! Так весь базар проспишь!
Люди просыпались, люди перекрикивались — за несколько минут улица заполнилась народом. Побрели куда-то ослики, закричали продавцы молока и овощей, поехала телега мусорщика. Вей поднялся. Старик смотрел на него снизу слезящимися глазами и улыбался.
— Успеешь хоть туда, куда торопишься, внучок? — спросил он. — А то смотри, тут за углом новый торговец из Йеллоувиня приехал на авто-мо-би-ле. Он мне не откажет, довезет тебя до границы.
— Спасибо тебе, феби Амфат, — сказал Вей Ши вежливо и нетерпеливо. — Но не нужно. У меня быстрые лап… я быстро бегаю. Быстрее автомобиля. Я пойду. Тебе помощника дадут, ты не переживай, один не останешься.
— Эх дурной ты, эфенби, — покачал головой дед. — Иди уж, иди. И смотри, чтобы вернулся! Чтобы вернулся!
Вей уже отошел шагов на сто, а все слышал, как Амфат, то смеясь, то настаивая, что-то ободряющее кричал ему вслед.
У ворот дворца Владыки все так же толпился народ, пусть поменьше его было, чем накануне вечером. Наследник прошел мимо охранников и, поймав первого попавшегося слугу, попросил позвать жену Владыки.
— Спит хозяйка-то еще, — буркнул слуга, — думаешь, ради тебя вставать будет?
Вей Ши подавил раздражение — чтобы не искать потом другого посыльного — и почти вежливо попросил:
— Скажи ее малитам, чтобы разбудили. А вставать или нет, ты за нее не решай.
Слуга помялся, оглядывая ученика: то ли выгнал его Владыка, то ли нет, то ли наказан он, то ли, наоборот, дорогой гость, — и, решив, что не ему в этом разбираться, недовольно кивнул и пошел к дворцу.
Светлана, сонная, лохматая, недоумевающая, показалась во дворе минут через пятнадцать. Она зевала и зябко куталась в длинную накидку на платье, несмотря на то что солнце уже заливало двор и играло в струях фонтана.
— Что-то случилось? — тревожно спросила она. — Почему так рано, Вей Ши?
— Я ухожу, — терпеливо в третий раз за утро проговорил наследник. Она непонимающе уставилась на него, затем с горечью вздохнула.
— Что же вам