Лиза сказала очень трогательную речь, не сводя глаз с Джека, или, как она втайне окрестила его, с Глазури на Праздничном Торте. Прислонясь к стене и сложив руки на груди, он одобрительно улыбался ей, отчего Лизу обдало приятным теплом.

Настроение у нее стало еще лучше. Да, сегодня явно ее вечер. После возвращения Джека из Нового Орлеана они оба были настолько завалены делами, что даже на легкий флирт сил не оставалось, зато теперь можно хотя бы недолго почивать на лаврах, и Лиза имела твердое намерение уложить Джека отдыхать подле себя… Ослепительно улыбаясь, она оглядывала зал. Да где же эта недотепа Эшлин? Ах, вот она. Лиза еле заметно кивнула – пора выходить с букетом.

После официальных речей народ разгулялся от души. Келвин заметно встревожился: в Нью-Йорке столько пить не принято. И куда пропал Джек?

А Джек, устав от рукопожатий, нашел себе спокойное местечко в углу и с облегчением сел. На столе перед ним осталось несколько кусочков суши – кто-то явно побоялся их пробовать.

Вдруг ближайшая дверь с грохотом распахнулась, и точно в такт музыке в зал впорхнула Эшлин с бокалом и сигаретой. Танцевала она удивительно хорошо, с невероятным чувством ритма. Вероятно, потому, понял Джек, что была вдрызг пьяна.

Она пробралась к нему, с размаху шмякнула на стол сумочку, но вдруг заметила что-то у себя на коленке.

– Тревога! – громко объявила она. – Дайте сумку.

Зажав губами сигарету и прищурив глаза от дыма, порылась в сумочке, достала баллончик лака для волос и быстрым точным движением распылила его от щиколотки до бедра.

Джек изумленно следил за ее манипуляциями.

– Что вы делаете?

– Колготки поехали.

Ее губы с зажатой в углу сигаретой странно изгибались, пока она говорила и одновременно затягивалась дымом. Джек с благоговением смотрел на нее.

И, глядя, как она убирает в сумку баллончик, он вдруг подумал, что мог бы довериться ей во всем.

Эшлин звонко ахнула, будто вспомнив о чем-то важном, полезла обратно в сумку и, сгибаясь от смеха, достала стеклянный флакончик. Продолжая хохотать, прыснула себе на запястье и протянула руку Джеку.

– Угадайте, чем от меня пахнет? «Виски»!

По тому, как Эшлин осеклась на полуслове, он понял, что свой смех она сочла истерическим, но неожиданно рассмеялся вместе с нею, хотя шутка до него не дошла.

Эшлин показывала ему флакончик духов.

– «Виски», ну, «Виски», понимаете? Сегодняшний подарок. Жалко, остальным выдадут только на выходе, а то мы все ходили бы и говорили друг другу: что-то от тебя попахивает… Эй, послушайте, – вдруг перебила себя она, – вы грызете ногти.

Взяла его руку и поднесла к глазам.

– Да, грызу, – подтвердил он.

– Зачем?

– Сам не знаю.

Ему хотелось дать хоть какое-то объяснение, но в голову ничего не шло.

– Слишком много нервничаете. – Она с сочувствием погладила его руку и вдруг пристально посмотрела ему в глаза. – Сигареты у вас есть? Мои спер Джаспер Френч.

– Я думал, у вас всегда с собой запасная пачка, – заметил Джек, пытаясь говорить легко и непринужденно, но губы его словно онемели, как после заморозки у зубного врача.

– Была, но он и ее стащил.

Джек заметил, как на другом конце зала Лиза приветственно подняла бокал. В каждом ее жесте, в каждом движении тела сквозило приглашение. Он полез в карман за сигаретами. Голова была абсолютно пуста и думать отказывалась. Лиза красивая. Она умная, блестящая, ее чутьем и энергией можно только восхищаться. Более того, она ему нравится. Точно, нравится – он ведь ее тогда поцеловал? Хотя сам до сих пор не может понять, как это вышло…

У Лизы сегодня на него явные виды, но Джек вдруг совершенно определенно понял, что идти ей навстречу не собирается. Почему, интересно? Потому что она замужем? Потому что они вместе работают? Или потому, что он еще не забыл Мэй? Нет, дело совсем не в том. Дело в Эшлин. Ранее известной как мисс Чинить-Паять.

Да что же, черт возьми, с ним происходит? Может, от смены часовых поясов еще не отошел? Нет, вряд ли, ведь прилетел уже двенадцать дней назад…

Значит, вывод один.

Это нервный срыв.

Эшлин проснулась с таким ощущением, будто ночью по ней проехал асфальтовый каток. В ухе стреляло, кости ломило, тело болело. Ладно, пусть! Зато вчерашний вечер удался на славу: было не только шикарно и блестяще, но еще и весело.

Она не сразу сообразила, есть ли в постели кто-нибудь, кроме нее. Затем вспомнила, что на вечере из-за чего-то поцапалась с Маркусом и домой возвращалась одна. Ничего, не страшно. Журнал вышел, и теперь можно снова жить нормальной человеческой жизнью, хотя бы недолго.

Кряхтя и охая, она дотащилась до дивана, закурила и включила телевизор. Шла какая-то бодрая утренняя программа. Мозги отказывались действовать, на работу она уже безнадежно опоздала, ну и бог с ней, с работой. По негласному соглашению сегодня все могли заявляться на службу когда душе угодно. В конце концов она заставила себя подняться с дивана, умыться и одеться и на улицу выползла уже в двенадцатом часу утра. По небу ползли низкие сентябрьские облака, было сумрачно, дневной свет казался зеленовато-серым. Неподалеку от подъезда на мокром тротуаре, скорчившись, сидел Бу. Волосы липли к его лбу, по щекам стекали струйки воды. Но, подойдя ближе, Эшлин с захолонувшим сердцем увидела, что лицо Бу мокро не от дождя. Он плакал.

– Бу, что с тобой? Что случилось?

Парень поднял голову. Его губы тряслись от беззвучных рыданий, подбородок прыгал.

– Посмотри на меня.

Прикрыв одной рукой глаза, он другой ткнул в себя, мокрого, грязного, и передернулся от отвращения.

– Самому противно.

Эшлин застыла. Бу, который никогда не унывает…

– Я голоден, замерз, промок, весь грязный, мне плохо, одиноко и страшно! – с искаженным лицом сквозь слезы выкрикнул он. – Я устал бегать от полицейских, устал терпеть издевательства пьяных кретинов, устал, что со мной обращаются как с куском дерьма. Меня даже в кафе через дорогу не впускают, чашку чая купить. На вынос.

Эшлин была потрясена. Ей-то казалось, что Бу свыкся со своей жизнью, она даже не предполагала, как сильно он страдает.

– И все меня оскорбляют. Прохожие обзывают лентяем и тунеядцем. «Ищи работу», – говорят. Можно подумать, я работать не хочу. Терпеть не могу попрошайничать, это так унизительно…

– Но что случилось? – спросила Эшлин. – Что тебя так разбередило?

– Ладно, проехали, – сипло буркнул Бу. – День у меня неудачный.

Пока она раздумывала, что делать, дождь барабанил по куполу ее зонтика и редкими холодными каплями падал на куртку. Вдруг отчего-то накатило раздражение. Она за Бу не отвечает. Она исправно платит налоги, чтобы правительство заботилось о таких, как он… Может, пустить его погреться в подъезд? Нет, нельзя: летом, в сильную грозу, она уже как-то раз это сделала, и соседи подняли крик. Так что же, к себе в квартиру его пригласить? Наверное, надо, вот только, как бы он ни был ей симпатичен, все-таки страшновато. Но жалко ведь человека…