И вынула из сумки пузырек с духами «Виски».

– Фу-ты, – облегченно вздохнула Эшлин, – так вы о «Виски»!

– Ну да! А вы что подумали?

«Пора брать отгул», – поняла Эшлин. Она позвонила Маркусу, который приветствовал ее словами: «Привет, пропажа».

– Ха-ха, привет. Пообедаем вместе?

– У тебя есть для меня время? Польщен, польщен.

– В полдвенадцатого в «Нири». Нет, дальше так жить нельзя!

– Слушай сюда, сейчас я тебя развеселю. – Эшлин уже приготовилась в красках рассказать историю с подарками, но Маркус перебил ее:

– Эй, кто здесь комик – я или ты?

– Да что с тобой? – изумленно ахнула Эшлин. – Это все потому, что я столько работаю, да? – смело начала Эшлин. В последнее время они то и дело цапались по мелочам из-за того, что Маркус чувствовал себя брошенным. – Маркус, не знаю, будет ли тебе от этого легче, но ты единственный, с кем я вижусь. Уже не помню, когда встречалась с Клодой, Тедом, Джой, и танцы давно забросила… Но через две недели выйдет первый номер, и тогда мы заживем как нормальные люди.

– Хорошо, – сдержанно кивнул он.

– Приходи сегодня, – попросила она. – Пожалуйста. Через пару дней уедешь в свой Эдинбург, и мы еще неделю не увидимся. Обещаю не засыпать.

Маркус улыбнулся:

– Надо же тебе и спать когда-то.

– Я не буду засыпать до тех пор, пока… ну, в общем, до тех самых пор не засну, – пообещала Эшлин.

Да, она правда его совсем забросила. Сама не могла вспомнить, когда в последний раз они занимались любовью. Может, что-нибудь около недели назад – давно. А что поделаешь, если она все время в напряжении, измученная, загнанная? А вообще-то, даже хорошо, что он уезжает…

– Если ты так устала, что же я буду тебя еще мучить…

– Я не устала.

Одну ночь выдержать можно, правда же? Только бы дожить до тридцать первого августа. А потом выйдет журнал, и все опять придет в норму.

Расстроенная, заплаканная Клода еще раз окинула взглядом кухонный стол. Гладить больше нечего. Она все уже погладила: майки Дилана, рубашки, трусы.

Стыдно, стыдно, как стыдно… Она была настолько себе самой ненавистна, что растерзала бы себя в клочья, расцарапала до крови.

Ничего, теперь она все наладит. Будет самой преданной из жен и лучшей из матерей. Крейг и Молли будут до крошки съедать завтрак, обед и ужин. Она тихо застонала. Боже, во что она превратилась! Дети вместо нормальной еды жуют какие-то бесконечные печенья, спать ложатся, когда хотят, валандаются чуть не до полуночи… Нет уж, хватит! Теперь она будет строгой мамой. Опасная черта уже совсем близко. Бедный Дилан! Такой верный, надежный, работящий… Он этого не заслужил – измены, жестокости, холодности. Подумать, ведь с тех пор, как началась эта интрижка, она ему дотронуться до себя не позволяла!

Интрижка! У Клоды перехватило дыхание. У нее интрижка?! Это было дико! Что, если б ее застукали? Что, если б Дилан узнал? При одной мысли сердце замирает. Нет, надо прекратить это сейчас же. Немедленно!

Она ненавидела себя, ненавидела то, что делает, и если сможет остановиться раньше, чем кто-нибудь узнает, все еще можно исправить, как будто ничего и не было. Ну, почти ничего. Собравшись с духом, она сняла трубку, набрала номер.

– Это я.

– Привет!

– Я хочу прекратить все это. Он вздохнул:

– Опять?

– Я серьезно, мы с тобой больше не увидимся. Не звони, не приходи ко мне в дом. Я люблю своих детей и мужа.

В трубке долго молчали, а потом он сказал:

– Ладно!

– Ладно?

– Да. Понимаю. До свидания.

– До свидания?

– А что тут еще скажешь?

Клода положила трубку, почему-то чувствуя себя обманутой. Где же радость от своего правильного поступка? Вместо этого пустота – и обида. Не очень-то он расстроился, ведь с ума по ней сходил. Подонок!

Пять минут назад в отчаянном порыве показать Дилану, как любит его, она была готова штопать ему носки. Но сейчас весь ее хозяйственный пыл пропал. «К черту, – равнодушно подумала Клода. – Носки Дилан может себе и новые купить!»

Клода стремительно побежала обратно в прихожую, схватила трубку, нажала кнопку повторного набора.

– Привет, – сказала трубка.

– Приезжай немедленно, – срывающимся голосом велела Клода. – Детей нет, времени у нас до четырех.

– Уже еду.

С работы Эшлин вышла только в половине девятого вечера, вконец измотанная. Она даже обрадовалась, проверив голосовую почту мобильного телефона, сообщению от Маркуса. Сегодня он не сможет у нее быть, надо пойти куда-то на концерт… Значит, можно спокойно позвонить Клоде и пораньше лечь спать. А через две недели, когда закончится весь этот кошмар, она помирится с Маркусом окончательно.

У дверей она увидела Бу с огромным фонарем под глазом.

– Что с тобой стряслось?!

– Субботний вечер в самый раз для драки, – сострил он. – Пару дней назад заработал. Нарвался на пьяного типа, который искал, с кем бы сразиться. Вот они, прелести жизни на улице!

– Ужас какой!

Прежде чем Эшлин успела подумать, у нее вырвалось:

– А можно тебя спросить – почему ты… ну… бездомный?

– Из карьерных соображений, – осклабился Бу. – Попрошайничеством я зашибаю две сотни в день, как и все бездомные, ты что, газет не читаешь?

– Правда?

– Нет, – язвительно фыркнул он. – Если повезет, можно насобирать сотни две, но пенсов. Старая песня. Нет жилья – нет работы, нет работы – нет жилья.

О таком Эшлин слышала, но никогда не думала, что это случается на самом деле.

– Но разве у тебя нет… ну… семьи, чтобы помочь? Родителей, например?

– И да, и нет, – с невеселым смешком ответил он. – У мамы проблемы со здоровьем. В смысле с психическим. А папенька, когда мне было пять лет, мастерски сыграл в человека-невидимку. Так что рос я по приемным родителям.

Эшлин пожалела, что заговорила на эту тему.

– Да, я ходячая иллюстрация того, как не надо жить, – мрачно усмехнулся Бу. – Самому противно. Ни в одном доме я ужиться не мог, потому что хотел к маме, и школу умудрился окончить, не сдав ни единого экзамена. Поэтому, даже если б мне и обломилось какое-то жилье, с работой все равно вряд ли получилось бы.

– Но почему тебе не дали квартиры? По закону ведь положено?

– Сначала женщинам и детям. Забеременей я, шансов было бы больше. Но считается, что бездетные мужчины сами могут о себе позаботиться, и потому о нас там думают меньше всего.