И Эшлин сдалась.

– Вот что, поднимайся ко мне. Примешь душ, поешь, чего найдешь. Можешь одежду свою в стиральную машину кинуть.

Она надеялась, что он откажется, и можно будет с чистой совестью идти своей дорогой, но Бу посмотрел на нее с исступленной благодарностью, выдавил «спасибо» и опять разрыдался.

– Я тебя больше напрягать не буду, – пообещал он, поднимаясь по лестнице следом за Эшлин.

Только увидев его в своей чистенькой квартирке, она поняла, как же он запаршивел. Драные джинсы болтались на худющих бедрах, едва не падая; бледное, испитое лицо было землисто-серым, а руки – прямо-таки черными от въевшейся грязи.

– От меня воняет, – ежась от неловкости, заметил он. – Извини, пожалуйста.

У Эшлин защемило сердце. И вдруг внутри вспыхнула ярость.

– Полотенца. – Крепко сжав зубы, она сунула ему в руки пушистый сверток. – Шампунь, новая зубная щетка. В ванной стиральная машина, порошок там же. В кухне чайник, чай, кофе. Если что найдешь в холодильнике, пользуйся. – Сунула ему пятифунтовую бумажку. – Все, пока, мне пора на работу. До вечера.

– Я никогда этого не забуду.

Пока она закрывала дверь, он так и стоял в прихожей в своих мешковатых, как у Чарли Чаплина, штанах с пузырями на коленях, прижимая к груди неимоверно белую, облачно-мягкую стопку полотенец.

– Вас уже ждут, – сообщил Джек Дивайн, когда Эшлин вошла в редакцию, и кивнул на сидевшего у ее стола вдребезги пьяного мужчину.

Едва увидев Дилана, она сразу поняла: случилось что-то ужасное. Произошла катастрофа. Дилан выглядел кошмарно, Эшлин даже не сразу его узнала – это Дилана-то, с которым знакома одиннадцать лет! Он как-то весь поблек; лицо, волосы и глаза казались безжизненно-серыми. Подняв на Эшлин покрасневшие глаза, Дилан во всеуслышание заявил:

– Клода мне изменяет.

Эшлин поверила сразу. «Господи, – подумала Эшлин, – что же люди делают с теми, кого любят?!»

Однако ради подруги надо было сохранять лицо. Нельзя же взять и так вот, в лоб, сказать Дилану: «Вообще-то я догадывалась, что она погуливает». Нет, пришлось делать вид, будто есть вероятность ошибки. Поэтому Эшлин осторожно спросила:

– С чего ты взял?

– Я их застал.

– Когда? Где?

– Сегодня утром, в десять часов, приехал с работы домой. Я беспокоился, – угрюмо пояснил он.

Скорее, что-то подозревал. Но Эшлин его понимала.

– И застал их в постели. – Голос у Дилана вдруг сорвался до писка, и во второй раз за это утро на глазах Эшлин взрослый мужчина заплакал, как ребенок. – Между прочим, я его знаю, – добавил он. – И ты тоже.

Эшли стало совсем нехорошо. Она понимала, чье имя сейчас назовет Дилан.

– Этот говенный юморист, этот твой приятель. Она так и знала, так и знала! Говорила же она Теду!

– Этот паскудник Маркус, – выдавил Дилан. – Как там его чертова фамилия? Валентайн, кажется… да, Маркус Валентайн.

– Ты что такое говоришь? Ты, наверное, имеешь в виду другого моего приятеля – Теда?!

– Я имею в виду этого хлыща, твоего приятеля Маркуса Валентайна.

Пропасть разверзлась совсем не там, где Эшлин ждала.

– Он мне не приятель, – раздался ее бесцветный голос. – Он мой парень.

Те немногие, кто присутствовал при разговоре – Джек, миссис Морли, Бернард, – окаменели от изумления. В комнате раздавались только пьяные всхлипы Дилана.

– По-моему, удивляться тут нечему, – сипло заметил он. – Не в первый раз она уводит у тебя парня.

Посмотрел на Эшлин долгим, тяжелым взглядом и подытожил:

– Надо было мне оставаться с тобой, Эшлин… Ладно, я пойду. – И взялся за чемодан.

– Что тут? – проговорила Эшлин непослушными губами.

– Одежда и всякое такое.

– Так ты от нее ушел?

– А ты как думала?!

– А куда пойдешь?

– Поживу пока у мамы.

Она молча проводила Дилана взглядом.

Ей на плечо легла рука. Рука Джека Дивайна.

– Зайдите ко мне, Эшлин.

Лиза проснулась в тоске и унынии, обычных после душевного подъема. Сверкающая звездная пыль вчерашнего вечера улетучилась, не оставив и следа. Да, журнал получился отличный, и презентация прошла на ура, но, если вдуматься, все это буря в стакане воды. Подумаешь, событие!

Хандра усугублялась горьким разочарованием. Дело было в Джеке. Лиза была уверена, что домой поедет вдвоем с ним. Она заслужила это, положена же ей награда за тяжкий труд и претворение в жизнь несбыточных планов.

Хотя после возвращения Джека из Нового Орлеана они не виделись вне работы, Лизе казалось, что между ними существует молчаливый уговор подождать до выхода журнала. Однако стоило ей вчера вечером протянуть руку к призу, как приз исчез…

В полдень, в препаршивом настроении, она заявилась на работу и сразу прошла в кабинет Джека: отчасти разобрать по косточкам уже вышедший номер журнала, отчасти – проверить его реакцию на себя. Открыла дверь…

То, что открылось ее глазам, было совершенно невообразимо. И понятно с полувзгляда.

Дело было даже не в том, что в кабинете оказалась Эшлин, и не в том, что Джек прижимал ее к себе, как драгоценную и хрупкую фарфоровую куклу. Поразило Лизу выражение его лица. Такой нежности она не видела у него никогда.

Лиза отпрянула назад, не веря своим глазам. Вокруг все заволокло туманом, точно во сне. Подбежала Трикс с листком бумаги.

– Тут вам звонили…

– Погоди.

Через пару минут бледная Эшлин, ни на кого не глядя, прошла к выходу и была такова.

Следом за нею с усталым видом появился Джек.

– Лиза! – окликнул он. – У Эшлин беда, я отправил ее домой.

– А что с ней? – сделав над собою некоторое усилие, спросила Лиза.

– Она узнала, что ее парень изменяет ей с ее лучшей подругой.

– Как?! Маркус Валентайн и эта Клода?

– Точно.

Лиза еле удержалась от нервного смешка.

– Не зайдешь ко мне? – продолжал Джек. – Надо поговорить кое о чем.

Неужели будет оправдываться? Объяснять, что просто утешал Эшлин, а неравнодушен только к ней одной, к Лизе Эдвардс? Нет, опять о работе…

– Во-первых, хочу поздравить с великолепно проведенным вечером и с выходом первого номера. То, чего ты добилась, выше всяких похвал, на такое мы и надеяться не смели. От руководства тоже самые искренние поздравления.

Лиза кивнула. На душе скребли кошки. Непринужденное общение с Джеком, похоже, закончилось, простота отношений ускользала. Джеку явно было неуютно.