Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Был ещё день. Солнце — оранжевое, с веером лучей уходило за горизонт. Мать месила тесто для лепёшек. Вошёл почтальон, положил на стол синий конверт и как-то быстро исчез, не поболтав по обыкновению о погоде и урожае. Он был мал, но запомнил очень хорошо: конверт синий. Неторопливо мать вытерла руки о передник. Только взяла письмо, а глаза сделались такие, как у Любима сейчас. Любим прочитал листок, подвёл мать к табуретке, усадил, подал стакан воды, зачем-то накинул ей на плечи шаль, хотя в доме было тепло, обнял. А мать высвободилась из рук брата, встала, пошла из дома. Любим — за ней. И он побежал за ними, недоумевая, что же такое с ними вдруг случилось. Мама шла и шла. И они — следом. Село, степь. Солнце уходило. Мама шла всё быстрее — к нему. Куталась в шаль, хотя было очень жарко, шла, а потом побежала. «Люб, чего она, — удивился тогда он. — Всё равно не догонит, солнце уже спряталось, видишь?» Любим не ответил. Небо — ярко-оранжевое, во весь горизонт. Джулиан испугался: вдруг мама побежит за солнцем и исчезнет следом. Он обогнал её, обхватил. «Не бросай меня, как папа!» Невидящими глазами мама скользнула по нему. Брат вытер ему нос, взял на руки. «Пусть мама походит! А ты потерпи и не бойся: мама не бросит тебя». Они вернулись, когда было совсем темно. Мама прочитала листок и упала без чувств. Несколько дней лежала безучастная, пока не прибежала соседка и не сказала: Гиша умирает в больнице.
Джулиан сидел, уронив голову на грудь. Сил не осталось ни бежать, ни говорить. Всё, что угодно, только не гибель брата. Это было уже. Хватит.
— Я придумал, — сказал Любим светлым голосом. — Пусть Кора бежит с нами! Не бойся, Кора, я тебя не с собой зову, с нами!
— Все знают, я работаю на Апостола. Убегу, его убьют.
Резкий звонок. Все вздрогнули. Надо встать, подойти к телефону, но Джулиан лишь рукой махнул. Подошёл Любим, придал голосу сонное выражение:
— Да?!
Ему не ответили. Любим положил трубку на рычаг, и снова пронзительно зазвонил телефон. Медленно двинулся к нему Джулиан. Едва пролепетал «алло», обрушилось:
— Что за комедия?! Говорите о работе, а голос у Клепика — сонный. Почему производственные дела нужно решать ночью? Ночью нужно спать. И что делает в твоей квартире девушка?
Конкордия вздрогнула. А Джулиан заорал:
— Вы же сами слышите, она пришла по делу! С лёгкой руки Будимирова половина страны работает ночами! Чем же мы хуже? Кроме того, мы, кажется, молоды, разве мы лишены права встречаться с девушками?
— Хи-хи-хи! — раздалось неожиданно в трубке. — Извини, не подумал о таком простом деле. Но, мне казалось, ты равнодушен к женщинам, а то я давно помог бы тебе в таком простом деле, — повторил он. — Я видел у тебя фотографию. Невеста?
— Не надо мне помогать. Надеюсь, моя женщина — моё личное дело?
Визитёр нехорошо засмеялся.
— Как сказать. Я несу за тебя ответственность. Я должен всё устроить. Потерпи. После площади станешь самым счастливым человеком. — В ухо забарабанили гудки.
— Я не успел. Я не успел выпросить ещё хоть несколько дней… может, что-нибудь мы всё-таки успели бы придумать?
Конкордию бьёт дрожь.
— Это я навлекла на тебя. Что ты решил? — Он шагнул к ней, чтобы утешить, Любим опередил, взял её руки в свои:
— Успокойся, всё как-нибудь устроится. Я провожу тебя.
— Нельзя, чтобы ты провожал, — сказала она мягко. — Я же к Джулиану приходила, ты же слышал! Ещё и тебя подставлю. Спасибо, Любим, за твою доброту. Извини меня.
Кора — его, Джулиана, родная сестра, по его вине попавшая в беду. Обнять бы её, утешить, освободить от боли, но ведь она неправильно истолкует его движение. И нельзя сделать больно Любиму. Сказал сдержанно:
— Как видишь, бежать нельзя. Извини, что столько горя причинил тебе, Кора.
— Ты выйдешь на площадь?
— А что мне делать? На всякий случай дай список умерших и ушедших из Учреждения.
Конкордия неуверенным шагом двинулась к двери.
— Не пушу! — воскликнул решительно Любим. — Комендантский час. Тебя убьют. Ложись на кухне. Утром уйдёшь!
Пришёл следующий день. Начался, как и все предыдущие, с курсов, с привычного уже, сосущего чувства голода и с мерзкого ощущения беспомощности. Минуты, часы в этом дне неслись необузданные. Не выдержал, удрал с курсов, пошёл искать Конкордию. Почему-то не к Любиму отправился за утешением — к маленькой девочке, которая сама нуждается в защите.
На террасе — вьюга. Дробь из снега, градины-камни бьют. Конкордия прижалась к двери, Джулиан загородил её от вьюги.
— Спаси! — взмолился. — У меня больше нет сил терпеть. Я понял, Апостол не поможет. Готов выполнить любое задание, но я устал так жить. Оглох. Всё время мёрзну. Хочу хоть раз вкусно поесть. Молока хочу. Хочу видеть, как ветер гонит перекати-поле, мотает цветы. — Он признавался в своей слабости, обнажал себя, и уже от этого становилось легче. — Наш ветер добр к человеку, не сечёт, охлаждает лицо, даёт силы. Не хочу расставаться со всеми вами. Я хочу жить.
Не девочка, измученная женщина: морщины над губами, пепельна кожа. Стыдно у неё просить защиты, но он, онемевшей спиной принимая на себя вьюгу, ничего не может с собой сделать: нет в нём в эту минуту жалости к Конкордии. Он знает, сильная любовь способна спасти даже от смерти, и сейчас ему нужна, необходима любовь Конкордии. Да, это некрасиво — пользоваться чужой любовью и не дарить своей, а выхода нет: не спасёт его Конкордия, никто не спасёт. И он жадно ждёт, что скажет она.
— Ты хочешь не в степь, ты хочешь наверх. — Вместо любви ему от неё — приговор. — Когда-нибудь будешь вспоминать эту нашу жизнь как самую счастливую: не одинок, любим, почитаем, помогаешь людям, много думаешь. Ты живёшь! Не понимаю только, почему до сих пор не вызвал свою любимую? Вот тебе список мертвецов и сбежавших из Учреждения. Среди них были горластые. Роберто передал таблетки. Безвкусны и вызывают глубокий сон. На всякий случай, чего не бывает! Апостол обещал успеть подготовить аппаратуру.
Неожиданно для себя Джулиан взял в ладони её плечи, согревая, склонился к её осунувшемуся лицу с блёклыми замёрзшими губами, обсыпанными снегом.
— Ты говорила, любишь меня. Он на меня похож. Он лучше, чем я, добрее. Он цельный человек. И сильный. Полюби его как меня. У нас одна кровь. У нас одна душа. Нет, его много лучше, чище моей. Он благороден. Он богаче меня духовно. С ним позанимайся телепатией, увидишь, он быстро научится читать чужие мысли. С ним ты будешь счастлива, а мне станешь сестрой. Если останусь жив, давай… — запнулся, сказал решительно, — после площади сыграем две свадьбы: твою и мою.
Конкордия высвободилась из его рук.
— Я ведь не прошу тебя полюбить меня, хотя уверена, я ничуть не хуже твоей любимой. А может, и лучше? Разве мы распоряжаемся своими чувствами? Я однолюб. Никого, кроме тебя, любить не смогу. Ничуть не заблуждаюсь на твой счёт. И люблю. Разлюблю, погибну. Зачем тогда жить? Но тебя это ни к чему не обязывает. Лишь бы хорошо было тебе! — сказала то, что говорила Степь. Толкнула дверь, проскользнула в узкую щель.