За неделю до выхода на площадь Джулиан перестал спать. Он только начал думать, людей увидел. И погибнуть?! Или предать тех, кто открыл ему жизнь?

Конкордия избегала его. И лишь за четыре дня привела на террасу. Жёсткий снег бьёт в лицо.

— Подготовлю список исчезнувших из официальной жизни, как бы умерших, — сказала поспешно. — Прочтёшь их имена.

— Не идиот же Будимиров! Наверняка знает, кто умер, кто просто исчез!

— Не на площади же у него списки. Тебе важно выиграть ещё несколько дней. Придумаем что-нибудь.

— Было много времени, не придумали.

— Ждали.

— Чего? — Она пожимает плечами. — А меня за ложь убьют! Ничего не стоит восстановить даты смерти! Если я чувствую — липа, что ж говорить о Властителе!

— Вот и нет, он многого не знает. Думаешь, о Саломее с сыном ему доложили? В официальной сводке: умерли. За последние две недели очистили ещё трёх, и те тоже официально умерли. Ищи ветра в поле.

— Что же, Властитель верит всем этим смертям? Где трупы? И люди, принимающие препарат, не болеют.

— Но с ними могут случаться несчастные случаи.

— А если сын Саломеи объявится в другом месте? — Сам себе удивляется, как чётко парирует он доводы Конкордии. — Фамилия…

— Он поменял фамилию. Мы делаем подложные документы. Так что смело называй имена. Сверху поможешь нам! Эх, если бы ты умел читать мысли! Не гожусь я в учительницы.

— Это я ни на что не гожусь! На самой низшей стадии развития.

— Прекрати паниковать. Может, Апостол придумает, как передавать друг другу информацию. Начнёшь действовать.

— Смешно. Разве можно там действовать? Здесь-то не воспользовался, не убил, когда он был один…

— Он не бывает один! — И без перехода: — Командировка очень важная. Апостол должен успеть подготовить брошюру, разоблачающую препарат, за ночь отпечатать тираж. Мне велел достать тонну дополнительной бумаги, а я… не в силах идти к Любиму. Пожалуйста, сходи, попроси. А вернётся, придумает что-то обязательно! Кто знает, может, ты и спасёшь всех?!

Подставил снегу и ветру лицо, как когда-то в степи. Конечно же, Апостол найдёт выход!

Вопрос о бумаге показался ерундовым. Джулиан поспешил к Любиму. Но, очутившись в тёмном коридоре, «забуксовал»: а вдруг в такой ответственный момент, когда его жизнь висит на волоске, раскроется истинная цель поездки Апостола, и их с Любом, как сообщников, превратят в роботов? Марика говорила: не надо подставляться, а он сам на рожон лезет!

«Прекрати паниковать! — одёрнул себя словами Коры. — Заячья душа. А когда брата спасали, сама Марика не рисковала?» Говорить-то говорит, да путь выбрала именно этот!

Холодная кнопка лифта. Коридор. Гонит его к брату хлёсткий прут из слов: «заячья душа», «трус», «Или жить по-человечески, или зачем жить?! Перестань о себе думать!» Глаза Марики и Роберто с чёрными от недосыпания, усталости подглазьями ведут его к брату. Но в ту минуту, как открыть дверь, видит залитых кровью людей на камнях площади.

Почему именно они с Любом первые должны брать на себя всю тяжесть ответственности?!

Почему «первые»? А сколько ответственности берут на себя Апостол и другие?! Апостолу нужна бумага.

Джулиан открывает дверь к брату.

Любим встаёт, идёт навстречу.

С детства, с первого мгновения жизни, эта улыбка во всё лицо — ему! Сказки и волшебства начинались с этой улыбки.

— Здравствуй! — говорит брат. И столько в его «здравствуй» радости!

Любим не испугался, когда Джулиан, закрыв глаза, выпалил про тонну бумаги. Под резкий звонок телефона движением руки остановил объяснения. И сразу — другой Любим: глаза стеклянны, губы поджаты, голос равнодушен:

— Слушаю. Точно так. Ясно. Будет сделано. Что положено, — твердит, как автомат. Наконец, трубка на рычаге. — Мне начинает нравиться эта игра, — говорит весело. — Сижу на пороховой бочке, дух захватывает, взорвусь или нет?

Кабинет Люба тоже свободен от бдительного «уха» Центра.

— Здорово вы все надо мной потрудились — заново родился! Не дай Бог, там остался бы! — Брат ткнул в пол.

— Чего это ты вдруг?! — И, почему-то волнуясь, спросил осторожно: — А ты случайно не помнишь, кто тебя накормил?

— Попробую составить убедительный документ.

Не ответил. Не захотел или не услышал вопроса?

Брат. Он не спросит, зачем нужна бумага, и за себя не испугается: бездумно кинется исполнять его просьбу. Он переживает своё новое рождение и не хочет думать об опасностях! Когда услышал про пьесу отца и что мать верит в их победу, словно проснулся. Громких слов не произнёс, но с этой минуты начал жить снова. Нужно сказать ему… И Джулиан говорит о содержании брошюр.

— Погоди отвечать, — просит, смутно надеясь на чудо: может, и не нужно будет жертвы?!

— Апостол продумывает всё, что делает. Какие могут быть сомнения? Сделаю, что смогу. Ты доволен жизнью?

Вопрос не ко времени.

— Какой же я поэт, Люб, если не смею писать то, что хочу?! — говорит невпопад, брат не об этом спросил. И не знает брат о том, что отсчитываются последние часы его человеческой жизни.

— Почему не смеешь? Я изучил твои книги. Ты пишешь как раз о том, о чём хочешь! Правда, это совсем другие стихи, чем ты писал дома. Ты большой поэт, братишка!

— Но ведь многие проживают жизнь, а птичек и цветов даже не замечают. А здесь, в городе, среди камня, им вообще нет места. Лишь бы не погибнуть! Зачем и кому нужны стихи про голубую волну? Разве они накормят людей?!

— При чём тут голубая волна и птички? Их нет в твоих стихах. Что с тобой? Мы будто не слышим друг друга! Ты чего-то не договариваешь. Ты чего-то боишься?

— Ты спросил, доволен ли я жизнью?

Сказать правду? Брат — ребёнок, тоже не понимает политики. Зачем же тревожить его? Обойдётся всё, потом, в безопасности, расскажет. Не обойдётся и придётся погибнуть, Апостол объяснит.

— Не знаю, брат, нужно ли добавлять людям боль стихами или надо уводить их от этой жизни в выдуманный мир.

— А я никогда не жил так, как сейчас, — по-детски улыбнулся Любим. — Не думай, я не слеп, может, придётся умереть, но я нужен сейчас, понимаешь? И ничего другого не хочу. Только бы ты был рядом со мной всегда! Да все наши и… Кора. Слушай, а Кора… с Апостолом не едет? Знаешь, я… это давно, ещё до того, как меня накормили…

— Кто накормил тебя? — перебивает его Джулиан.

— Столько во мне радости! Сижу как дурак, всё время вижу её. Смотри, вот она, здесь. Помнишь, в степи в жаркий день воздух — голубой, оранжевый, звенит от солнца?!

Успокоив Любима — Кора никуда не едет, Джулиан поспешил распрощаться. Пусть ничего не делал для этого, а ведь отнял у брата любимую!