К марту 1503 года Пинело и Матиенсо уже получили назначения, теперь настал черед Бривиески. Матиенсо оказался компетентным служащим: изучавшие счета Касы говорили, что «результаты его работы превосходили результаты любого казначея или инспектора, что были после него»{940}.

Пусть и вдохновленная отчасти примером Бургоса, связь с арагонскими предшественниками вскоре сделала Каса-де-Контратасьон гораздо более важным государственным учреждением Испании, чем казалось изначально. Обязанности ее были расширены и теперь включали торговлю с Канарами и Варварийским Берегом. Монетному двору Севильи в июле 1502 года было поручено перечеканить в монеты все золото, которым Каса его обеспечит; но лишь одна треть золота Касы должна была чеканиться в Севилье, остальное чеканилось в Гранаде или Толедо{941}.

Каса начала деятельность 25 февраля 1503 года. Несмотря на пропаганду Пинело, всем заправлял Фонсека, чьи способности к управлению и исполнению трудной работы были хорошо известны{942}. То, что Каса-де-Контратасьон была учреждена в Севилье, еще раз показывало то, что этот город де-факто являлся столицей Индий. Декрет от 20 января постановил, что правительство будет вести свои коммерческие дела с Новым Светом только через это учреждение, которое в одно и то же время должно было стать рынком, судом, хранилищем реестра кораблей, центром информации и местом, где находится список капитанов{943}. Была создана почтовая служба, которая, если монархам было нужно, информировала бы их о делах в течение 48 часов. Вся торговля с Новым Светом должна была проходить через Каса-де-Контратасьон. Вначале судам было позволено получать груз в другом месте, а затем направляться в Севилью, чтобы его зарегистрировать, но через некоторое время подобная схема оказалась не работающей. Все суда должны были отплывать из Севильи.

В течение года или двух была начертана официальная карта Нового Света, названного «Падрон Реал», которая регулярно перепроверялась картографом, дабы потом ее можно было продавать.

Полномочия Каса-де-Контратасьон были определены в декларации, изданной королевой в июле 1503 года{944}. С тех пор она имела право наложить штраф, посадить преступника в тюрьму, потребовать залог и отклоняться от законов Севильи. Указ от января 1504 года позволил чиновникам Касы выдавать лицензии с любыми условиями. Теперь власть была в их руках{945}. Однако слова первой декларации были не совсем ясны и чреваты серьезными последствиями. Последовали многочисленные правовые споры между Каса-де-Контратасьон и Севильей, и только в 1508 году было решено, что власти Севильи не станут вмешиваться в дела Касы. В 1503 году споры все не утихали, что не было неожиданностью для нового учреждения, где чиновники думали по-своему.

Честно говоря, Кадис с его большим заливом имел гораздо более доступную гавань, чем Севилья. Корабли, покидавшие Севилью, должны были пройти мимо опасных мелей Санлукара-де-Баррамеда, а путешествие оттуда вверх по реке Гвадалквивир до Севильи было трудным. Однако у Севильи было множество преимуществ. Ее было легче защищать от пиратов, чем Кадис, находившийся на полуострове, да и к центрам внутренней торговли Кастилии она была ближе. Товары, востребованные поселенцами на Карибах – вино, мука, оливковое масло, – гораздо легче было получить в Севилье, чем в Кадисе, где и земли толком не было. Порты Рио-Тинто, такие как Палос или Могер, были слишком маленькими и слишком близкими к границе с Португалией, чтобы стать альтернативой, – кровью и потом добытое золото с легкостью можно было оттуда провезти контрабандой в Лисабон, если бы Каса находилась там. Так что в течение двухсот лет Каса-де-Контратасьон находилась в Севилье. И в течение этих двухсот лет каждый раз выстрел из пушки означал, что в течение шести часов отдаст швартовы каравелла с грузом для Индий. Она сплавится по Гвадалквивиру до Санлукара и потом выйдет в море{946}.

Первое судно, отправившееся в Индии под контролем Каса-де-Контратасьон, вышло в ноябре 1503 года, когда Педро де Льянос, старый друг Колумба, направился в Санто-Доминго в качестве комиссионера, поскольку Франсиско де Монрой умер. После этого все иммигранты, направлявшиеся в Новый Свет, сперва регистрировались в Касе.

В марте 1503 года еще одним декретом было постановлено, что больше ни один раб – ни бербер, ни чернокожий из Африки – не будет отправлен на Эспаньолу из Испании. Причиной стало то, что некоторые из прибывших взбунтовались, а также помогли индейцам поднять мятеж{947}. Вопрос рабства в Америках был решен лишь в более позднем указе. Сколько темнокожих рабов попали на Эспаньолу – неизвестно: нет никаких бумаг, которые хоть одного упоминали бы. Было бы удивительно, если бы их было больше пятидесяти.

В конце того же месяца монархи надиктовали подробные правила по обучению индейцев цивилизованной христианской жизни. Указ был назван «О невинности и смущении»{948}. Похоже, он стал ответом на ныне утраченный отчет Овандо. Возможно, Сиснерос помогал в его составлении. Индейцы островов Нового Света не должны были разбредаться; их требовалось объединить вместе, чтобы они жили семьями в городах, где их легче было наставлять в христианстве. У каждой индейской семьи должен был быть дом. Как правило, в каждом городе должны были быть церковь, священник и больница. Все индейцы находились под защитой испанцев, энкомендеро, дабы их вожди не поступали несправедливо. Священник должен был учить индейцев «любить ближних своих» и уважать их собственность, а энкомендеро защищал индейцев от эксплуатации. Индейские дети должны были получать церковное образование, а также обучаться читать и писать. Корона также поддерживала смешанные браки между индейцами и испанцами.

Всех индейцев следовало побуждать одеваться пристойно, запрещалось богохульство – это было приказом как в отношении испанцев, так и индейцев. Все платили налоги и подати. Все фиесты становились христианскими праздниками, купание нагишом было запрещено. Всех индейцев должны были крестить и советовать им, как лучше избавиться от своих языческих обычаев. Для защиты самих же индейцев они не имели права продавать поселенцам свою собственность{949}.