Этими «местными жителями», что говорили о золоте, были либо пайя, либо индейцы хикаке – скорее первое. Они занимались подсечно-огневым земледелием, семена сажали женщины с помощью палок-копалок. Главными продуктами их сельского хозяйства были ананасы, а также сладкая и горькая маниока. Мужчины использовали четырехфутовые луки и стрелы с обсидиановыми наконечниками для охоты. И мужчины, и женщины пользовались костяными крючками для ловли рыбы. Порой рыбу били стрелами, а крупных особей ловили с помощью гарпунов. Мед и сок лиан использовали для изготовления легкого алкогольного напитка. Как и на Кубе, здесь в небольших загончиках на мелководье держали живых черепах. В деревнях индейцев пайя насчитывалось приблизительно 100–500 жителей, которые жили в овальной формы общих домах, где на платформах стояли кровати.

Их одежда обычно состояла из набедренной повязки и пончо. Женщины носили юбку до колен из лубяной ткани, обмотанной вокруг тела. У индейцев пайя были короткие волосы. Мужчины раскрашивались черным цветом, женщины – красным, в обоих случаях для украшения и для защиты от насекомых. Эти люди делали плетеные корзины, горшки из глины, полированные галькой, деревянные ложки, табуреты и духовые трубки. Они были изобретательны.

Похоже, политические лидеры тут избирались деревенскими старейшинами. Как и в большинстве мест с индейской культурой, танцы и музыка шли рука об руку, почти никогда не встречалось одного без другого. Пайя и хикаке верили в двух добрых божеств, а также в богиню, олицетворявшую зло. Пайя считали, что после смерти их души ждет путешествие в нижний мир изобилия. Все индейцы считали, что мир природы полон духов{905}. В целом эти индейцы жили в гармонии и спокойствии, и война редко их затрагивала.

Вот как случилась встреча испанского и индейского миров. Один из моряков адмирала, Рамиро Рамирес, вспоминал, что «индейцы оставили на берегу двух девочек, и адмирал приказал схватить их и посадить в лодку. Он велел им надеть платья и обувь, а затем вернул их туда, где они были найдены… и индейцы вернулись за ними и сняли с них одежду..»{906}.

Но самым интересным происшествием этого путешествия Колумба, пока он еще находился у Ислас-де-ла-Баия, была встреча «с каноэ, по размерам сопоставимым с галерой, восьми футов шириной и сделанным из одного ствола дерева… загруженным товарами с запада Новой Испании… пальмовый лист на них играл роль навеса – прямо как у гондол в Венеции. Это давало полную защиту как от ветра, так и от волн»{907}. На этом каноэ находились двадцать пять торговцев из района, который обычно считается территорией майя Юкатана. Они носили вышитые рубашки из крашеного хлопка, хлопковые плащи, набедренные повязки, длинные деревянные мечи с углублениями, в которые были вставлены куски кремня. Также они имели при себе хорошие медные топоры, медные бубенцы и «некое вино из маиса, похожее на английское пиво»{908}. Как нам теперь известно, это было пульке. Женщины и дети находились под навесом в окружении инструментов из оникса и какао-бобов, которые в землях майя использовали в качестве валюты. Индейцы показали себя «необычайно скромными», поскольку «если индеец оказывался без набедренной повязки, он спешил прикрыть свои гениталии руками, а женщины закрывали свои лица, словно мусульманки из Гранады»{909}.

Эта встреча произвела сильное впечатление на испанцев – из них особенно стоит принять во внимание одного из юнг, Антонио де Аламиноса, который позже большую часть жизни служил лоцманом для кораблей в этом регионе. Эти люди были более развиты, чем таино или карибы; к тому же испанцы были несказанно рады тому, что смогли найти у аборигенов алкоголь. «Колумб взял из числа местных одного старика, некоего Юмбе, в качестве переводчика и держал его при себе, пока его суда не достигли Коста-де-лас-Орехас, за пределами которого на языке этого мужчины не говорили, и тогда Колумб отослал его домой»{910}.

В этот момент Колумб принял решение, за которое потом его не раз будут упрекать. Он пошел не на северо-запад, где находилась более развитая цивилизация Юкатана и майя, а сначала на восток, потом на юг. По этому маршруту он проплыл мимо Кабо-Грасиас-а-Диос, Никарагуа, Карая (ныне Пуэрто-Лимон в Коста-Рике) и залива Чиригуи до залива, который он назвал Портобело (в Панаме), которого некогда достигли Бастидас и Охеда, придя с востока.

Колумб решил отправиться по этому маршруту, потому что местные жители, которых испанцы встретили на Гуанайе, рассказывали о проливе, который, как считал Колумб, вел через «Херсонес» (Малайя) к Индии{911}. В записях об этом путешествии, как обычно, содержится масса преувеличений. Он прослушал мессу на берегу Северного Гондураса, в месте, которому он дал имя Коста-де-лас-Орехас. Потом он обнаружил Карай, который был «лучшей страной, где жили самые лучшие люди, которых мы только встречали». На юге, в Верагуа (территория, скорее всего названная так по исковерканному туземному обозначению), на месте нынешней западной Панамы, было найдено золото. Фактически отсюда и берет начало тот титул, который потомки Колумба носят до сих пор{912}. Оттуда Колумб послал католическим монархам оптимистическое письмо. Он был уверен, что его владыки «полноправные властители этой земли так же, как Хереса и Толедо»{913}. Он видел здесь здание из камня и извести, а также встретил крупные посадки кукурузы. Ниже по берегу в изобилии изготавливали пальмовое и ананасовое вино.

Еще один шторм завел его и его небольшой флот в устье реки Кулебра, об опасности которой адмирал говорил с особым жаром. Они вошли в залив Портобело, который в течение нескольких веков будет местом жаркой торговли и сценой многих военно-морских действий. Затем экспедиция направилась в другой залив, который путешественники назвали Номбре-де-Диос, а потом вернулась в Портобело и Верагуа. Они успели как раз к празднеству Богоявления 1503 года. Праздновали они в долине, которую Колумб назвал Белен. Там они пытались поторговать с индейцами. Небольшая экспедиция во главе с Бартоломео Колумбом нашла некоторые признаки наличия золота выше по течению реки – но водопад не позволил людям Колумба подняться туда на лодках. Адмирал подумывал оставить Бартоломео в Портобело, а самому вернуться в нарушение приказа на Эспаньолу, чтобы снарядить экспедицию для добычи золота. Однако отношения с местными индейцами становились все хуже, так что он передумал{914}. Еще хуже было то, что его суда оказались повреждены термитами{915}.