рассеивался как-нибудь, сам собой, поскольку никакой трубы Елена не заметила, однако двускатная крыша была удивительно чистой, с минимум сажи. Наверное, тут предусматривался какой-то хитрый механизм вытяжки.

В свою очередь большой и солидный дом-амбар был облеплен сараюшками и пристройками, сделанными попроще, из прессованной глины, навоза и мусора на деревянном каркасе. Получилась бюджетная пародия рыцарского замка – цитадель, а вокруг нее все, что понастроили за десятилетия эксплуатации, от хлева до сортира.

Что еще удивило Елену, это пустота, скудость обстановки. С одной стороны все казалось добротным, надежным, солидным - если поварешка, то двуручная и таких габаритов, что можно колотить рыцарей вместо булавы; скамейка удержит даже пулю, а котел устоит перед ядерным взрывом, как холодильник в «Индиане Джонсе». Но при этом всего было мало, в доме царил абсолютный минимализм, граничащий с откровенной бедностью.

Жило здесь не меньше полутора десятков людей, во всяком случае, примерно столько заметила Елена. Скорее всего, их было побольше, однако не все попадались на глаза. Нужного Елене человека здесь не оказалось, что, впрочем, неудивительно. Детей в дом на важный разговор не пустили, потому окошки, с которых для вентиляции сняли бычьи пузыри (снова экономия, в таких домах использовали уже вещи поприличнее), темнели от любопытных и чумазых рожиц. Вообще, судя по звукам, к дому стягивалась вся деревня, что была не в поле, главным образом старухи. Перешептывания и скрипучие голоса очень пожилых людей, выяснявших – в чем дело - сливались в неприятное зудение.

Патриарх семейства, которого Елена обозвала про себя «кулаком», сидел, единственный из всех, включая гостей. Прямо за его спиной укрылась старушонка премерзкого вида, кажется та самая, что била тряпкой брошенную рыцарем девчонку. Очевидно, мать домовладельца и второй человек в семье. Прочие тихонько и робко разместились вдоль стен, судя по всему, они лишь создавали массовку, и права голоса не имели. Елене было здесь неуютно, сельская жизнь ее не прельщала, пейзане ощутимо напрягали, на взгляд сугубо городского жителя они казались какими-то другими людьми, а может быть даже не очень людьми. Эта инаковость проявлялась во всем, начиная с одежды и заканчивая выражениями лиц. У Елены возникло неприятное ощущение, что она смотрит на муравьиное сборище, которое тщательно оценивает ее, ощупывает взглядами, как усиками, с единственным вопросом – какую выгоду получить? А удастся ли потом разделать этого жука и утащить в подвалы, сохраняя для зимы?

Насильник же наоборот, казался спокойным до расслабленности. Он привычно опирался на копье вместо посоха, безмятежно разглядывая дом. Босые ноги старого воина тонули в соломе, щедро покрывавшей глинобитный (не деревянный!) пол.

- Чего изволите? – не слишком приветливо спросил патриарх. Выговор у него был гнусавый и протяжный, очень похожий на гопническую речь, в переводе на русский это звучало бы примерно как «чеооооу изваалитеээ».

Елена почесала ухо, раздумывая. По пути она прикидывала разные виды «оферты», включая длинные, купеческие подкаты. Но, глядя на людей-муравьев, жутковато прямолинейных в поисках выгоды, женщина решила, что изящное словоплетение здесь не оценят, да и чаев для неспешной беседы вряд ли дождешься.

- Моя госпожа хочет нанять служанку. Не городскую, они все ленивые и глупые. Деревенскую, чтобы трудолюбивая и место свое знала. Я видела у вас такую. Хочу ее.

- У-у-у… Это кого же? – подозрительно сощурился кулак толстопузый.

Елена в двух фразах уточнила «заказ». Злобная старушонка что-то зашептала на ухо сыну, вдоль стен прокатился шепоток. Патриарх молча выслушал и уставился на городскую визитершу, задумчиво расчесывая густую бороду, едва ли не самый ухоженный предмет в доме – пушистую, с редкими косичками, вроде бы даже умащенную маслом. Елену чуть передернуло от взгляда мужика, где сменяли друг друга удивление, недоумение, а затем неприкрытая алчность в предельном выражении. Сразу было видно – здесь совершенно не против самой сделки, но вопрос цены встанет остро.

Интересно, Шарлею так же пришлось торговаться за будущую жену?..

- Ну-у-у… Эта-а-а… - кулак, похоже, намеренно тянул паузу, с хитрецой уставившись на Елену. Женщина выдерживала каменное лицо, старательно делая вид, что «не по своему хотению, а токмо волею пославшей…» и как-то там дальше у классиков. Все эти «ы-ы-ы» и «гу-у-у» изрядно бесили.

- А-а-а! – мужик просветлел и хлопнул в ладоши. – Порченая, что ли?

- Наверное, - вежливо согласилась Елена. – В лицо узнаю.

- Хы-ы-ы… Ну не! Кому ж порченая девка нужна?

Спокойнее, сдержаннее, повторила сама себе Елена. Этот мямлящий придурок-губошеп выбился «в люди» на селе, где дураки не выживают и не преуспевают. И он кто угодно, только не придурок, а умная и хитрая сволочь. Спина прикрыта Насильником, значит, следует сосредоточиться на торге, который по факту начался.

- Порченая, то есть горя хлебнула, к распутству больше не склонна, будет послушной и тихой, - строго и в то же время с ленивым безразличием сказала женщина.

Старуха снова зашептала что-то на ухо сыну. У Елены появились сомнения в том, что она правильно оценила командные роли в семье. Вспомнился «Джанго» и хитрый негр, менявший, как маски, образы то преданного слуги, то закулисного хозяина дома.

Мужик снова погладил бороду и что-то буркнул на совсем уж диком жаргоне. Кто-то шумно ломанулся в двери, застучали деревянные ботинки по деревянной же лестнице. Судя по непрекращающемуся зудению, похожему на гул комариной тучи над болотами - каждое слово, оброненное в доме, тут же выносилось на улицу, где оценивалось и взвешивалось на самых пристрастных весах. Спустя пару минут или чуть больше снова заскрипело, застучало. Парнишка лет пятнадцати, явная копия патриарха-кулака с тощими усиками явился, влача, как на буксире, нужную Елене персону.

Чего-то в этом роде лекарка и ждала, однако видеть состояние девочки все равно было тяжко.

Вообще девушка изначально была симпатичной, интересной. Густые темные волосы – не черные, а скорее очень-очень темно-русые с глянцевым отливом. Тонкие – будто пером и тушью выведенные - черты лица; широко (но не чрезмерно) посаженные глаза и очень тонко, скульптурно очерченные губы. Прямой аристократический нос, который смотрелся вызывающе на фоне поголовной курносости остальных членов семьи. Елена рискнула бы предположить, что в доме когда-то оставил генетический отпечаток заезжий дворянин с хорошей наследственностью. В целом девушка напоминала дореволюционные фотографии – чуть-чуть сказочный, загадочный образ невинной, ускользающей красоты. Красоты, ныне старательно изуродованной.

Волосы были острижены, грубо и без всякого старания, как на овце, явно ради демонстративного позора, а не гигиены. Красивое лицо будто забрызгали фиолетовыми чернилами, настолько, что «покупательница» не сразу поняла – это наслаивающиеся, регулярно обновляемые