Но тут Джек пошевелился, и его отец мгновенно ожил. Он пулей пролетел по лестнице, а Элен бежала следом и кричала:

— Осторожнее!

Джек сел, одной рукой держа другую. Лицо у него было смертельно бледным.

— Мне кажется, я ее сломал, — произнес он спокойным, уверенным тоном, повернул голову — и его вырвало.

Элен и Патрик уже стояли на коленях по обе стороны от него.

— Ох, милый, — пробормотала Элен.

Она подняла рукав пижамы мальчика и увидела, что рука у него уже начинает опухать.

— С тобой все в порядке, дружок, — весьма неубедительно произнес Патрик. Он выглядел так, словно готов был вот-вот потерять сознание.

Джек поднял голову и провел ладонью по губам, вытирая их. И посмотрел на отца и Элен полными слез растерянными глазами.

— Что случилось? Я не понимаю. Почему здесь Саския?

— Не думай об этом. — Патрик потянулся к Джеку, явно желая поднять его. — Я сейчас отвезу тебя в больницу.

— Нет, ты не должен его передвигать! — предостерегла Элен. — У него может быть травмирован позвоночник или ушиблена голова. Пусть просто ляжет и не шевелит этой рукой. Я вызову «скорую». Дай-ка я проверю Саскию.

— Забудь о Саскии! — прошипел Патрик.

— Почему она здесь? — снова спросил Джек. Его глаза еще сильнее расширились, когда он увидел ее на полу. — С ней все в порядке?

— Да забудь ты о ней! — воскликнул Патрик.

— Нет! — закричал Джек.

Его голос прозвучал неожиданно громко в тихом доме.

Патрик побледнел:

— Все в порядке, приятель…

Сын отшатнулся от него:

— Ты не можешь просто забыть о ней! Перестань так говорить! Это ведь потому, что тебе она не нравится! Это нечестно!

— Все будет в порядке, — как можно более мягко произнес Патрик.

— Посмотри, что с ней!

Лицо Джека из бледного стало ярко-красным. Его маленькая грудь тяжело вздымалась, а глаза сверкали яростью.

Элен в изумлении уставилась на мальчика. Она никогда не видела, чтобы такие маленькие дети испытывали столь взрослые чувства.

— Джек, я уверена, с ней все в порядке. Но я проверю.

* * *

Есть во всей этой истории моменты, которые, думаю, мне никогда не забыть, и есть такие, которые, похоже, мне никогда не вспомнить.

Например, я не помню, как вызывала такси, но помню, что вышла из машины перед домом Элен и расплатилась с водителем. Я дала ему десять долларов на чай, и мы немножко поболтали о ветре. Он буквально завывал. Помню, как раскачивались во все стороны деревья, словно женщины, рыдающие над своими мертвыми детьми.

Я чувствовала себя подвыпившей и необузданной: мое внутреннее нечто превратилось в лесную дикарку. Помню, как прикоснулась к собственным волосам и поняла, что они мокрые, и меня это смутило, потому что дождя не было. Должно быть, я вызвала такси, едва выйдя из душа.

По крайней мере, я не села за руль, будучи пьяной. Некая рассудительная часть меня сообразила, что лучше вызвать такси.

Не помню, почему решила отправиться к дому Элен, но могу догадаться о ходе собственных мыслей. Видимо, я стояла под душем и воображала, как в это самое время Элен и Патрик готовятся ко сну, как обсуждают прошедший день и как это волнующе — впервые увидеть своего ребенка, и я могла подумать так: «Хотелось бы мне на них взглянуть».

А дальше в моей голове мог родиться следующий вопрос: «А почему бы и не поехать туда прямо сейчас?»

Возможно, меня просто охватило неодолимое желание рассказать кое-что Патрику: например, что я его люблю или ненавижу, что я поняла или чего никогда не понимала, или что наконец отпускаю его, вот и все, и никогда больше не подойду к нему близко, или что никогда его не отпущу, что буду любить его всю оставшуюся жизнь.

Кто знает?

Следующее, что помню: как стою около их кровати.

Патрик лежал на спине, открыв рот, и храпел, как всегда. Звук его храпа все нарастал и нарастал, пока не становился настолько громким, что Патрик просыпался и затихал, а секунды спустя все начиналось сначала. Элен спала на боку, сложив ладони на молитвенный лад, — именно так она и должна спать. Хотя и она тоже похрапывала, только тихонько, куда более сдержанно, чем Патрик. Их храп звучал просто комично, точно они пытались сыграть какую-то мелодию, но постоянно сбивались, и им приходилось начинать сначала.

Я даже не ощутила зависти, или гнева, или боли. Меня переполняли самые дружеские чувства к ним. Думаю, это из-за храпа. И как же меня потрясла их реакция, когда они вдруг проснулись. На их лицах был страх! Хотелось сказать: «Да нет же, нет, успокойтесь, это всего лишь я!»

Но Патрик словно увидел какого-то опасного дикого хищника. Будто над ними навис медведь гризли. Но ведь это была я! Всего лишь я. Саския! Я даже таракана ни разу в жизни не убила. И он прекрасно это знал.

А потом Элен завизжала из-за чего-то, что было в моей руке, и я посмотрела вниз и увидела, что держу ультразвуковой снимок их малыша, хотя совершенно не помнила, чтобы где-то брала его или смотрела на него.

Элен вела себя так, словно я похищала ее ребенка.

Но строго говоря, это она украла моего ребенка! Я могла бы забеременеть от Патрика, если бы мы продолжали стараться. Просто должна была забеременеть.

Всем этим шумом они разбудили Джека. Я услышала его крик. И тут мне захотелось, чтобы все угомонились. Хотелось, чтобы они поняли: нет никакой причины для волнений.

Это похоже на ночной кошмар, когда вы внезапно осознаете, что стоите в голом виде посреди огромного торгового центра. Негромкий голос в моей голове произнес: «Саския, ты зашла слишком далеко. Что бы подумала мама?»

Маме не понравилось бы то, что я огорчаю Джека.

Никто не желал успокаиваться. Патрик отказывался слушать меня. Он меня толкал, сильно толкал. Я заметила, что все вдруг приобретает цвет сепии, как на старых фотографиях. От этого еще больше усилилось ощущение кошмарного сна, сюрреалистичности.

Помню, как Джек бежал по коридору в пижаме, с огромными глазами и открытым от ужаса ртом. И тот же внутренний голос сказал: «В этом виновата ты, Саския».

А потом мы каким-то образом падаем вместе. И я пытаюсь поддержать Джека, не дать ему ушибиться. Это было ужасно.

И это последнее, что я помню до того, как очнулась в госпитале и почувствовала самую нестерпимую боль, разрывавшую нижнюю часть моего тела, будто кто-то бросал на меня кирпичи с огромной высоты, и я увидела Элен, стоявшую у больничного окна спиной ко мне. Должно быть, я издала какой-то звук, потому что она обернулась и улыбнулась мне. Она совсем не казалась испуганной. Элен улыбалась мне, словно я была самым обычным человеком, а не медведем гризли.