— Это была ужасная пыльная буря, — произнесла она.

* * *

Именно это первым пришло ей в голову.

— Весь Сидней покрыт пылью. Все и вправду выглядит весьма апокалиптично. Нечего и удивляться тому, что Джек решил, что это конец света. Я и сама подумала, что случился ядерный взрыв.

Саския тупо таращилась на нее, будто Элен говорила на каком-то иностранном языке.

— Наверняка эту бурю было видно из космоса. — Элен глубоко вздохнула и села на стул около кровати Саскии. — Потому-то и «скорая» так задержалась утром. Город погрузился в хаос.

Глаза Саскии медленно скользнули по белому больничному одеялу, прикрывавшему ее тело.

— У тебя треснула тазовая кость, — пояснила Элен. — И раздроблена правая лодыжка. Лодыжку должны прооперировать, но врачи думают, что трещина в тазовой кости сама заживет. Если тебе нужны болеутоляющие, можешь нажать вон ту кнопку.

Последовало молчание.

Их взгляды встретились. Это казалось невероятно странным, словно между ними возникла непонятная связь, куда более близкая, чем связь между сексуальными партнерами.

— Я не знаю, помнишь ли ты то, что случилось… — начала Элен.

— Джек, — отчетливо произнесла Саския.

— Он сломал руку. Но в остальном он в порядке.

— Это я виновата. — Лицо Саскии исказилось.

— Ну… — Элен опустила голову. — Да.

* * *

Когда Джек только начинал ходить, он постоянно ушибался. Стукался головой о кофейный столик или локтем о дверной косяк. Едва проходил один синяк, Джек тут же зарабатывал следующий. В такие моменты я могла находиться в другом конце дома и вдруг слышала удар, затем миг тишины, а потом болезненный крик, разрывавший мне сердце. И я думала: «Ох, только не снова».

Как-то Патрик заигрался с Джеком, хотя мальчику уже пора было спать, и я поспешила сказать: «Все, достаточно на сегодня», потому что знала: Джек переутомится и скоро снова сам себе навредит. Конечно же, Джек почти сразу начал визжать и плеваться кровью, потому что ударился обо что-то подбородком и прикусил язык, а я ужасно обозлилась на Патрика.

Я, наверное, тысячу раз повторяла: «Поосторожнее!»

И вот теперь Джек из-за меня сломал руку. Не было смысла отрицать вину. Невозможно изменить события прошлого вечера и сделать так, чтобы ответственность пала на кого-то другого.

Элен сидела рядом, неотрывно глядя на меня. Под глазами у нее залегли серые тени, губы побледнели. Никакой косметики. Спутанные волосы. Такое простое лицо. Даже заурядное. Вот только было в ней что-то невероятно чистое. Смотреть на нее было все равно что смотреть на нечто естественное, природное, настоящее.

Я стала причиной того, что Джек сломал руку.

Прямо передо мной будто кто-то поставил некий экран, на котором шла запись всего того, что я сделала за последние три года: каждое сообщение на телефон Патрика, каждый звонок, каждое письмо, которое, как я прекрасно знала, Патрик не прочитал, и все это подводило к последнему, окрашенному сепией моменту, когда Джек и я падаем с лестницы.

Я закрыла глаза, пытаясь спрятаться от гадкого фильма, но продолжала видеть его. Он шел беспрерывно и безжалостно.

От стыда перехватило горло.

— Дыши! — сказала Элен. — Сосредоточься на своем дыхании. Вдохни, выдохни. Вдохни, выдохни… — Звук ее голоса походил на некую старую знакомую мелодию. Он сразу вернул меня в маленькую стеклянную комнату с видом на океан. Я жадно прислушивалась, как будто ее голос был чистым кислородом. — Только и всего. Вдохни. Выдохни.

Я открыла глаза и увидела, что Элен наклонилась надо мной, что между ее лицом и моим осталось всего несколько дюймов. Она взяла мою руку. Ее руки оказались холодными. У моей мамы всегда были холодные руки. «Холодные руки, теплое сердце», — повторяла она.

— Ты когда-нибудь слышала выражение «дойти до предела»? — спросила Элен. Она не ждала от меня ответа. Я заметила, что ее голос слегка изменился. Гипнотизерша теперь говорила «профессиональным» тоном. — Это то, что случается с наркоманами, когда они наконец ломаются во всех отношениях: физически, духовно, эмоционально. Думаю, нечто похожее и с тобой сейчас происходит. И… я не знаю, но, наверное, ты ужасно себя чувствуешь. И для тебя это похоже на конец света.

У меня в груди что-то яростно затрепыхалось, как птица в силках.

Элен тем временем продолжала:

— Но это к лучшему, это как раз хорошо, это на самом деле даже замечательно, потому что это поворотная точка. Начало исцеления. Начало возвращения тебя к жизни. Думаю, ты уже пыталась остановиться, ведь так? — И снова она не стала ждать от меня ответа. — Но на этот раз все получится. Прежде всего, тебе достаточно долго придется сидеть на месте. Доктора сказали мне, что ты не сможешь ходить недель шесть-восемь, а потом еще и будешь пользоваться костылями. — (Я совершенно не отреагировала на ее слова. Мое будущее меня не интересовало. Оно не имело значения.) — А в течение этого времени тебя будут консультировать, — уверенно и радостно продолжила Элен, словно мы обсуждали с ней план совместного отдыха. — Так что скучать тебе будет некогда. — Она немного помолчала. — А потом, когда ты снова встанешь на ноги, полагаю, тебе следует переехать. — Элен улыбнулась. — Наверное, с моей стороны это немножко эгоистично, но… ну, мне кажется, я вправе быть эгоистичной. Думаю, тебе необходимо уехать подальше от Сиднея. Чтобы тебя ничто не искушало. — Ее пальцы сжались на моей руке. — Полагаю, Патрик наконец-то получит в суде запретительный ордер. Так что по закону ты просто не сможешь к нам приблизиться. Он это сделает обязательно, но мне самой нужно твое обещание, чтобы ты пообещала прямо сейчас, только и всего. Пообещала, что прошлая ночь была концом, что сегодняшний день — это начало. Конец твоей старой жизни и начало твоей новой жизни. Ты можешь мне это пообещать?

Я почувствовала, как моя голова дернулась вверх и вниз, как будто я была марионеткой, а Элен дергала меня за веревочки.

— Обещаю, — произнесла я.

Элен похлопала меня по руке:

— Вот и хорошо.

Меня вновь пронзила боль, она вцепилась и принялась яростно сжимать нижнюю часть моего тела, и это ощущалось как нечто очень личное, словно кто-то делал это намеренно. Я попыталась не сопротивляться этой боли, принять ее как наказание, но, честно говоря, она оказалась уж слишком сильной.

— Попроси сделать тебе укол, — сказала Элен.

Она вложила в мою руку нечто вроде телевизионного пульта. Я нажала на кнопку. Несколько секунд спустя меня охватило ощущение пушистого тепла, словно по моим ногам поползли мягкие иголки, и боль утихла.

— Почему ты здесь? Почему так добра ко мне? — спросила я.

Мне казалось, у меня во рту полным-полно камешков, словно я очень долгое время вообще не разговаривала.