— Только что умер академик Николаев.

Роман охнул:

— Как так?.. Он же вчера выступал с докладом насеминаре!

— После семинара ему и стало плохо, — сказалВасилий Петрович. — Но принял свои лекарства, отошло. А ночью схватилосердце. До утра не дожил. Медицина оказалась бессильна…

Роман сказал со злостью:

— Ну почему не заморозить? Чтобы потом, если получится,воскресить? Ну, не получится — не получится. А вдруг?..

— Вообще-то да, — сказал и Гулько с великимпрезрением в раскатистом голосе. — Недоумки. Такая простая вещь неприходит в голову. Нет, там одни дураки. И пауки в банке. Дерутся за власть,больше ни о чем не думают.

— Да еще счета в швейцарских банках открывают, —поддержал Тимур.

Только Василий Петрович покачал головой:

— Пусть не знают, верю. Но, с другой стороны…Предположим, что знают. И что? Да о крионике и заикаться не стоит. Такоеначнется…

— В смысле?

— Ну, кого замораживать, а кого в топку. Интриги,скандалы, обиды… И как всегда, это дурацкое: а кто отбирать будет? Так чтопроще закапывать всех. С великой помпой, с церемониями и громкимиторжественными словами, что никогда не забудут…

Гулько сказал саркастически:

— А потом тайком выкапывать и на всякий случайзамораживать.

Роман покачал головой:

— Поздно будет. Мозг уже разрушится. Нет уж, это платаза высокое положение при жизни. В смысле, при власти. Миллионеры смогутзамораживаться втихую. А вот членам правительства это нельзя.

Роман предположил:

— Или за свои собственные деньги.

Тимур вскрикнул в ужасе:

— Ты что? Они ж тогда всю страну разворуют!

— Да ладно тебе… Крионирование не такое уж и дорогое.

— Ну да, а родню, любовниц, любимых собачек икошечек?.. Обязательно начнут! Вот тут оппозиция и выведет народ на улицы ужене с плакатами, а с кувалдами и кирками. Ломать и рушить криогенные камеры. Арушить будут, уже не разбирая, кто где: нобелевский лауреат, всю жизнь отдавшийнауке, или продажный чиновник.

— Ну да, — усомнился Роман. — Оппозиция саматакая, уже присмотрела себе криокамеры заранее.

— Оппозиция такая же дурная, — заявил Тимуравторитетно. — Они так далеко не заглядывают. Сперва выведут на улицынарод, чтобы сбросить предыдущую власть и самим побыстрее сесть на их места, апотом уже будут готовить места себе.

Василий Петрович сказал грустно:

— Прав был Экклезиаст. Насчет того, что ничего подлуной не ново. Так всякий раз делали египетские фараоны. Всякий раз разграблялигробницу своего предшественника, а его набальзамированный труп выбрасывалисобакам, а потом готовили место себе. И все эти знаменитые ловушки, которыминапичканы гробницы, на самом деле не от простых грабителей, а от будущегофараона…

Тимур вздохнул, сказал совсем другим тоном, ясно стараясьповернуть ход разговора:

— Шеф, тут еще один деликатный вопрос…

— Ну-ну? — буркнул я.

— А нельзя ли Гертруде уменьшить зарплату?

— Если народ потребует, — ответил я. — А чтослучилось?

— Второй день не выходит на работу, — пожаловался он.

— Что на этот раз?

— Увеличение клитора, — прорычал он зло. —Зачем ей клитор размером с лягушку, если у нее оргазмы все вагинальные?

— Невежда, — сказал издали Роман громко. —Сейчас их увеличивают в эстетических целях. Как вон ты мускулатуру.

Тимур запротестовал горячо:

— Ничего подобного! Я мышцы сам накачал!

— Ага, за неделю! И анаболиками восьмого поколения непользовался, скажи? Сейчас клиторы так же идут напоказ, как раньше пирсинг впупках.

Скопа картинно схватился за голову:

— Совсем опупели! Все опупели. Весь мир опупел. Нупочему я ничего себе не увеличиваю?

— А надо бы, — обронил Тимур многозначительно.

Скопа посмотрел на него зверем:

— Что? Что мне надо увеличить?

— Размер мозга, — ответил Тимур кротко.

— А-а-а, — протянул Скопа с облегчением. — Нуладно, а то я уж такое подумал, извини… Интересно, почему мы все о другомдумаем сразу? Что мы за люди?.. Не-е-ет, нас нельзя на свободу выпускать! Всехобратно в клетку, всех, всех!

Я пошел к себе в кабинет, крикнул издали:

— Если Гертруда появится, срочно ко мне!

Гертруду в самом деле надо вздрючить, стучало в висках, ноне перегнуть палку, а то уволится. Василий Петрович говорит, что художник онаочень талантливый и зверски работоспособный. Такую надо держать. Тем более чтоона из деревни недавно, еще не разобралась, что где-то можно работать меньше, ажрать и спать слаще.

Хотя, может быть, она думает, что если переспала пару раз сшефом… ну, пусть не пару раз, то можно филонить? Хотя так даже в деревне уже недумают…

В приемной Агнесса вскочила и посмотрела на меня сияющимиглазами. Не знаю, что такое закапывают под веки, но смотрят так, будто влюбленыбезумно и пойдут за тобой на край света.

— Сиди, — сказал я досадливо. — Что тывскакиваешь, как солдатик из мультика.

— Ох, шеф, мне так приятно перед вамивскакивать! — прощебетала она влюбленно. — Хотите, в любую позувстану?

— Как-нибудь в другой раз, — сказал я. —Поглядывай на вход. Как только Гертруда появится на экране, сразу ее ко мне наковер.

— Будет сделано, — сказала она. — Что-тослучилось?

Она обеспокоенно проследила за моим взглядом, коснуласьобеими ладонями груди и слегка приподняла обе ладонями.

Я потряс головой:

— Нет-нет, просто задумался.

— О чем? — спросила она опасливо почти шепотом. —У меня что-то не так? Сиськи отвисают?

— Нет-нет, — заверил я поспешно. — Сиськиклассные. Был бы я дизайнером — лучше бы не придумал. Правда, дизайнер из меняхреновый.

— Ну вот, только обрадовалась…

— Зато ценитель, — сказал я поспешно, —высшего ранга.

— Да? А какая оценка?

— На пятерку, — ответил я твердо.

— А по какой шкале?

— Пятизначной, — ответил я.

Она надула губки:

— Значит, в конце пятизначного номера?

— Ну что ты, Агнесса! Не напрашивайся на комплиментытак уж мощно. Я имею в виду пятибалльную. Или даже двенадцать подвенадцатибалльной. Правда-правда!