охватывает тепло, когда я думаю о Гашпаре. Если я хочу спасти его и спасти всех остальных, это – единственный способ.

Что-то дёргает меня снизу, едва ощутимо – словно нить обвивает мою лодыжку. Прохладная взвесь воды исчезла. На мгновение облегчение становится пьянящим, как проглоченное вино… а потом я лечу вниз, словно заточенный нож, всё ещё обёрнутый в мотки бархатной тьмы.

Свет резко возвращается ко мне. Сила его раздирает мне веки, и я вижу лишь пятно белого неба, заляпанное сгущающимися грозовыми тучами. Перед моим взором мелькает клубок сосновых ветвей, и наконец я с мучительным стуком приземляюсь на что-то твёрдое. Мои руки и ноги запутались в игольчатых ветвях высоченного дерева.

У меня нет времени на облегчение. Я неуверенно раскачиваюсь с каждым завыванием ветра, требующим, чтобы я выпрямила ноги и отползла в безопасное место, иначе рухну на землю бесформенной кучей. Я всё ещё мокрая. Холодная вода превращается в кристаллы на моих волосах и плаще. Счищая иголки с лица, замечаю, что кончики пальцев у меня уже распухли и посинели. Сердце сбивается с ритма, пропуская удары.

«Шевелись, – велю я себе, заставляя онемевшие пальцы сгибаться и сжимать опору. – Шевелись – или сдохнешь».

Очень осторожно выползаю из паутины ветвей, убаюкивающих меня, к широченному бастиону ствола. Достигнув, обхватываю и яростно цепляюсь за него. Ветер щиплет глаза.

Держусь за ствол, пока ветер бьёт меня со всех сторон, а холодная вода затвердевает на моей коже, и думаю, что совершила ужасную ошибку. Мне не дано найти турула – мне, с моей наполовину осквернённой кровью, с моей злобой к собственному народу. Сколько раз я бранила истории Вираг, а теперь прошу их спасти меня? Я чувствую себя опустошённой, как выпотрошенный зверь. Во мне не осталось ничего, кроме страха и сожаления о собственном безрассудном бахвальстве.

Но видение Котолин не может быть ошибкой. Я нахожу силы в этой мысли, выпивая её, как глоток вина, который хочется проглатывать снова и снова. Ветер проносится надо мной, проводя призрачными пальцами по моим жёстким заиндевелым волосам.

Вонзаюсь ногтями в кору, пытаясь найти свою цель. И в тот миг я вижу его: янтарное хвостовое перо, острый серп клюва, блестящий, как расплавленное золото.

Дыхание у меня перехватывает, и мои руки и ноги движутся только благодаря неизвестной мне внутренней силе. Тяжело дышу, напрягаюсь, пробираюсь вверх по стволу. Зрение пропадает, а затем с головокружением возвращается обратно. Я не знаю, на какой нахожусь высоте, но белые облака такие плотные, что кажется, будто это заснеженная земля и что дерево вкручивается в них по спирали, прорезая, словно ножом.

С каждым движением я напоминаю себе, что потеряю, если потерплю неудачу. Я представляю себе Улицу Йехули, усеянную крошечными огнями, а за распахнутыми дверями – чёрные опустевшие дома. Караван Йехули направляется к Столбу. Волчий плащ Бороки слипся от крови. Вираг сжалась, свернулась, словно раковина, жалкая и крошечная в своей смерти. Даже Котолин – посиневший труп, и кровь засыхает десятью совершенными мазками на кончиках её голых пальцев.

Но хуже всего – Гашпар: его горло рассечено ножом Нандора, а глаз – словно пустая чернильница, чёрная бездна. От этой мысли я схожу с ума от горя и рывком перебираюсь на следующую ветку, не обращая внимания на запёкшуюся корку крови на губах и на ноющую боль в мышцах.

И в следующий миг я смотрю в глаза турулу.

Я почти ожидаю, что он улетит или издаст клич, протестуя против моего вторжения. Чувствую себя глупым и неуклюжим человеком, потерянным чужаком в этом небесном мире. Но вместо этого турул восседает на тонкой ветке, склонив голову набок, изучая меня. Глаз у него чёрный и блестящий, и в нём я вижу себя – искривлённую, маленькую, словно отражение на дне колодца. Интересно, так ли турул смотрел и на Вильмёттена?

Ничего из моего снаряжения не уцелело – ни охотничий лук, ни даже мой кинжал. Безусловно, это самая жестокая шутка Иштена: мне придётся использовать свою магию, чтобы убить турула. Поднимаю руку и чувствую, как нити Эрдёга сопротивляются. Моя решимость вытекает из меня. Я не в силах это сделать.

Сказания должны жить дольше, чем люди, а турул – самое древнее из них. Горячие слёзы струятся по моему лицу. Может быть, его убийство спасёт это поколение язычников, но что насчёт следующего? Когда ткань наших историй истончится и износится, люди будут жить, но они больше не будут язычниками. И я понимаю, что именно этого Вираг всегда боялась больше всего – не наших смертей и даже не её собственной. Она боялась, что наша жизнь будет принадлежать лишь нам. Боялась, что наши нити оборвутся и мы станем просто девушками, а не волчицами.

Но я никогда не была одной из волчиц. Не полностью. Именно эта мысль направляет мою руку к груди турула. Он издаёт трель, особенно тихий звук, и его грудь вздымается, а перья шевелятся, словно танцующее пламя. Если кто-то и должен убить турула – то, возможно, это суждено мне, из-за моей осквернённой крови и совершённых мной предательств, а не вопреки им.

Кровь стекает по моим пальцам, внезапная, как весна. Турул увядает в моих протянутых руках. Далеко-далеко внизу кто-то кричит.

Я хочу вцепиться в дерево, пока моё тело не замёрзнет насмерть, словно жуткий смертный лишайник. Что-то во мне оборвалось – я чувствую это. В моём воображении я вхожу в хижину Вираг, где впервые услышала сказание о туруле, увидела лишь его смутную форму. А потом образ сворачивается и чернеет, словно кто-то поднёс спичку к пергаменту.

Но моё путешествие не закончено. Дрожащими пальцами я выдёргиваю нить из своего платья и использую её, чтобы обернуть когти турула, туго закрученные, застывшие после смерти, а затем накинуть его на шею. Он висит на моей груди, словно окровавленный талисман.

Отсюда я не вижу землю, только переплетение ветвей и топорщащиеся на ветру иглы. Слёзы наворачиваются на глаза, затуманивая зрение. Соляные следы остаются на моих щеках. Всё, что я могу сделать, – это один дрожащий шаг зараз, упираясь сапогом в обледенелые ветки. Ещё один порыв ветра проносится мимо меня, чуть не унося турула в небо. Я прижимаю птицу к груди, и горло сжимается от рыданий.

Вниз, вниз, вниз. Мгновения текут мимо меня, как вода. Даже мой путь через Эзер Сем не казался таким долгим. Мои плечи напряжены от осознания своего предназначения, от осознания, что каждый шаг приближает меня к смерти. Теперь моя судьба простирается передо мной, как