когда ты вырезал глаз собственному сыну? Когда убил двенадцать волчиц, чтобы украсть их магию?

– Осторожнее, волчица. Я всё ещё могу получить твою голову.

– Если бы не я, ты бы никогда не получил турула, – говорю я. Какой смысл быть послушной сейчас? Угодливая улыбка и услужливость не помешали королю предать меня. Между ястребом и мышью не может быть никакой сделки. – Теперь, когда у тебя есть сила, о которой ты так отчаянно мечтал, ты, наконец, оставишь Кехси в покое?

– Твоему селению больше нечего предложить мне, – отвечает король Янош.

– Кроме законности права на трон, которую дают вам наши языческие мифы и языческие обычаи. – Мой голос кислый, словно я попробовала персик с почерневшей косточкой. – И, конечно же, нашей магии. Как полагаешь, когда ты положишь конец войне с Мерзаном, крестьяне и графы снова будут на твоей стороне?

– Будут, – отвечает он. – Я в этом уверен. Я знаю, что ты также беспокоишься о судьбе Йехули, но я не желаю, чтобы их изгнали. Они оказывают городу важные услуги и уже очень давно живут в Кирай Секе.

Так и сказала Йозефа. Я вспоминаю потолок храма, усыпанный звёздами, и обитые золотом колонны. Вспоминаю Жигмонда. Если помощь королю, чтобы он сохранил трон, обеспечит безопасность отцу и всем на Улице Йехули, то моя магия – очень малая жертва. И если убийство турула защищает Кехси, то как боги могут винить меня за то, что я совершила? Лучше король Янош, чем Нандор. Лучше встать на колени, чем умереть.

Когда я думаю об этом, то понимаю, что это – мысль Йехули. Та, которую Вираг попыталась бы стереть с меня, как пятно с юбки.

Я молчу. Больше мне нечего сказать. Наконец король Янош снова поднимается на помост и возвращается на своё место.

– Я бы очень хотел, чтобы сегодня вечером ты бы посетила мой пир, волчица, – говорит он. – После мне не нужны будут твои услуги. Ты будешь свободна.

Я не проглатываю смех – пусть король наказывает меня за это, если захочет. Я пробыла в Кирай Секе достаточно, чтобы понять, когда у меня под ногами расставлена ловушка.

В тёмном коридоре, ведущем к Большому королевскому Залу, Котолин стоит, выпрямившись во весь рост, словно зимняя птица на ветке. В мутном свечном свете раны на её лице кажутся влажными и свежими, но серебристые волосы заплетены назад так, что ничего нельзя скрыть под прядями. Тонко очерченный подбородок поднят надменно, высоко. Её гордая уверенность должна бы утешить меня, но я лишь недавно начала думать о ней, как о союзнице, а не враге, и рядом с ней я чувствую себя скулящей и слабой, как побитая собака. Если она может войти на королевский пир со шрамами на лице и при этом смотреть на всех свысока, то я – трусиха, раз хочу спрятаться в волчьем плаще. Когда Котолин видит, что я накидываю капюшон, то подходит ко мне и обхватывает моё запястье.

– Хватит, – рявкает она. – Ты ведёшь себя как ребёнок.

– Как ещё мне себя вести, когда моя магия исчезла?

У меня нет слов, чтобы объяснить пустоту, которую я чувствую теперь, когда нити Эрдёга сморщились, словно цветы на морозе, оставив меня опустошённой. Я так же слаба, как и в тот день, когда покинула Кехси.

Котолин смотрит на меня ледяным взглядом. Один из порезов опустил уголок её левого глаза, окрасив белок капелькой крови.

– Ну нет у тебя своей магии, и что? – говорит она. – Раньше это не мешало тебе быть злобной и яростной.

Потираю шрам на брови:

– Это ты сделала меня такой, мучая при каждом удобном случае.

– Хорошо… ты просишь тебя снова помучить?

– Нет.

– Ну тогда прекрати ходить с таким лицом, словно Вираг тебя только что выпорола, – говорит она. – Нет причин мучиться чувством вины за то, что ты сделала. Я бы сделала то же самое.

– А если бы Иштен наказал тебя за это?

Она фыркает:

– Ты начинаешь говорить как патрифидка.

Краснея, начинаю придумывать, что ответить, но Котолин толкает двери в Большой Зал прежде, чем я успеваю произнести хоть слово. Онемевшая и запуганная, я следую за ней.

Этот пир совсем не такой, как я ожидала. Нет ни запечённой разделанной свиньи, ни ощипанных лебедей, ни супа из красной смородины с облаками сладких сливок, ни графинов вожделенного вина из Ионики. Есть лишь одно серебряное блюдо и один кубок, и оба они стоят перед королём. Его гости разбросаны вокруг пустых столов, словно драгоценные камни, сверкающие украшенными самоцветами шелками. Их взгляды устремляются наверх, к помосту, затем обратно к соседям, острые и яркие, как острия клинков. Я улавливаю их шепотки, пока иду к помосту.

«…не одобряем этого, ни капельки…»

«…забавляться с язычниками, ради всех святых…»

«…лучше уж Иршек, если что-то…»

Укол тревоги заставляет меня чуть сбиться с шага, но лишь на мгновение. Король Янош был уверен, что заставит своих недоброжелателей замолчать, как только получит силу турула. Но пока он не продемонстрирует эту магию, шепотки не прекратятся.

На помосте короля накрыт длинный стол, и Нандор сидит рядом с ним. Гашпар сидит слева от отца и при виде меня начинает было подниматься, но я быстро качаю головой, и он снова садится. Я не хочу, чтобы в мою сторону было обращено ещё больше взглядов. Младшие сыновья короля, и в их числе Матьи, стоят вдоль стола. Группа Охотников прислонилась к стене, а рядом с ними – Иршек, с тем же прищуром и непроницаемым лицом, как и всегда. Меня пробирает дрожь отвращения, что-то застарелое и поверхностное, едва ли менее привычное, чем потребность дышать. Эти патрифиды никогда, ни по какой причине не перестанут щериться на меня и туго затягивать свои красные пояса, чтобы защититься от меня.

Деревянные двери распахиваются. Миниатюрная светловолосая служанка несёт серебряный поднос, под тяжестью которого у неё дрожат руки. Девушка ставит поднос перед королём и снимает крышку. Там, украшенный веточками бузины и мясистыми красными ломтиками граната, лежит турул.

Он был щедро сдобрен травами, чтобы замаскировать слабый запах гниения, а его перья, кажется, снова засияли, хоть и искусственными красками. Тонкий слой сусального золота покрывает его крылья и грудь, что не совсем сочетается с его янтарным оперением. Птица лежит на спине с расправленными до самых кончиков перьев крыльями, словно его только что подстрелили в небе.

Когда я вижу турула в таком виде, желудок у меня становится твёрдым и тяжёлым, словно камень. Думаю, Вираг бы заплакала. Она бы бросилась к королю и