умоляла забрать её жизнь вместо этого. Как бы я ни ругалась на неё, она любила всех нас больше, чем кого-то одного из нас, и намного больше, чем себя саму.

Я не делаю ничего из этого, лишь подхожу ближе к Котолин, и мех наших волчьих плащей соприкасается.

Король поднимает нож и вилку. Я вижу блеск столового серебра, блеск его голодного взгляда и понимаю, что он собирается сделать. Поднося руку ко рту, наклоняюсь, и меня едва не тошнит.

– Тихо, – шепчет Котолин, больше успокаивая, чем упрекая, чего я от неё никак не ожидала.

Распрямляюсь, хотя перед глазами чуть темнеет.

Король Янош не нарезает птицу, как кусок жареной свинины. Вместо этого тонкими зубцами своей вилки он выковыривает глаза турула один за другим и перекатывает к себе на тарелку. Глаза переливаются в свете свечей, словно насекомые в панцирях. Он пронзает один вилкой и удерживает в воздухе; кадык под седой бородой подёргивается.

И почему-то смотреть на это тяжелее, чем на то, как обритый волк воет, умирая; тяжелее, чем смотреть, как олень обмякает под клинком Охотника. Я устроила королю этот пир. У меня такое чувство, словно я предложила Яношу собственную руку и просила начать резать, где ему заблагорассудится.

Все в зале молчат, затаив дыхание. Вдруг Котолин хватает меня за руку; ногти врезаются мне в кожу, оставляя крошечные полумесяцы. Я подавляю удивление и отшатываюсь назад. Мы держимся друг за друга, пока король засовывает один из глаз турула себе в рот, давится и проглатывает. Я не вижу, жуёт ли он.

– С вами всё в порядке, милорд? – спрашивает Иршек своим резким голосом, когда лицо короля багровеет.

– Я чувствую, – хрипит он. – Чувствую эту силу, пробегающую сквозь меня.

Проткнув второй глаз вилкой, король кладёт его в рот и на этот раз проглатывает целиком.

Глаза короля распахнуты, словно полные луны, и такие же яркие. Он отталкивается от стола с такой силой, что переворачивает его, и тот падает на помост вместе с подносом и турулом. Гости вздрагивают. Король Янош спотыкается, безумно вращая головой; его взгляд следует за призраком, которого никто больше не может увидеть.

Ноги у меня дрожат так сильно, что кажется, вот-вот подкосятся. Котолин делает резкий вдох, крепче сжимая мою руку. Король мечется по Большому Залу с пеной на губах.

– Я вижу, – шепчет он, сверкая глазами. – Вижу всё это. Что будет. Что могло бы быть…

Он останавливается и содрогается от кашля; по подбородку стекает струйка розовой крови.

– Отец, – зовёт Нандор. Он тоже встаёт, возвышаясь над тем беспорядком на помосте, который оставил король Янош. – Что ты видишь?

– Слишком многое, – отвечает король.

И вдруг он издаёт крик, такой громкий и пронзительный, что звук рассекает воздух, словно лезвие – шёлк. И всеми силами я стараюсь не зажимать ладонями уши, потому что меньшее, что я могу предложить мёртвому турулу, – это слушать. Янош падает на колени, и крики переходят в скуление.

Как долго я хотела увидеть короля Яноша на коленях? Теперь это похоже на извращённую шутку бога-трикстера, потому что меня тошнит от этого зрелища. Гашпар подходит к отцу, но даже он не в силах сдержать выражение отвращения на лице. Слёзы застыли на щеках короля солевыми полосами, в бороде засохла слюна. Он воет и плачет, и я могу только гадать, случилось ли то же самое с Вильмёттеном, когда турул даровал ему ви́дение. Этого не было ни в одной из историй Вираг.

Внезапно рыдания короля прерываются смехом – пронзительным звонким смехом, который я узнаю где угодно, потому что он часто звенел у меня в ушах, пока я рычала и металась. Всё тело Котолин содрогается от этого хохота, а рот открыт так широко, что видны все жемчужины её идеальных зубов.

– Как ты смеешь… – начинает один из Охотников, но Котолин не обращает на него внимания.

Выпустив мою руку, она пересекает зал – всполох чистейшей белизны среди всего этого дерева, шёлка и камня. Улыбка озаряет её покрытое шрамами красивое лицо. Приблизившись к королю, она опускается рядом с его скрюченным телом.

– Ты слаб, – говорит она. В её глазах злобный удовлетворённый блеск, который, как я думала, был предназначен только для меня. – Ты не заслуживаешь этой силы, потому что слишком слаб, чтобы выжить с ней. Выдержишь ли ты это – новое видение каждую ночь? Никогда не зная, какой ужас оно принесёт? – Она снова смеётся, звонко, как колокольчик. – Ты слабее всех волчиц, которых когда-либо приводили к тебе в Кирай Сек. И ты намного, намного слабее меня.

– Пожалуйста! – кричит король. – Пожалуйста… Я просто хочу, чтобы это закончилось…

Несмотря на всю пролитую им языческую кровь, несмотря даже на мамины ногти на его голове, я чувствую укол жалости. В конце концов, король Янош – всё ещё человек, бесхитростно смертный, и в конце концов – не тиран, а просто дурак. Король протягивает дрожащие руки и начинает выцарапывать себе глаза. Пальцы проскальзывают в глазницы и тянут. Кто-то в толпе визжит, как ястреб-перепелятник. Я ищу взглядом Гашпара и вижу, как в его единственном глазу вспыхивает ужас, словно его постигло собственное видение.

А потом король вдруг падает вперёд с ножом Нандора в спине.

Глава двадцать четвёртая

С начала царит тишина, а потом слышен лишь звук обнажаемых клинков. Охотники устремляются вперёд с топорами наготове и поднимаются на помост, словно вороны, слетающиеся на падаль. Они приставляют оружие к глоткам принцев, в том числе Гашпара, ещё до того, как гости успевают столпиться у дверей. Чёрные тени вырастают на пороге – ещё больше Охотников, и их клинки сверкают, преграждая все пути.

Нандор изящным движением вынимает нож из спины отца.

– Мои дорогие друзья, – говорит он, повышая голос, чтобы тот перекрывал крики. Драгоценные камни на пальцах и шеях мерцают, пока гости мечутся по залу. – Не нужно бояться.

– Ты убил его! – восклицает кто-то. – Король мёртв!

– Да, – соглашается Нандор. Кровь сочится по каменному полу, словно притоки на карте, отмеченные алыми чернилами. – И теперь начинается новое правление.

– Но законы престолонаследия… – начинает другой гость.

Прежде чем он успевают закончить, Иршек ковыляет к помосту; его мантии волочатся по крови короля. Видя, как он обходит тело короля Яноша, словно лужу грязи на дороге, я наконец выхожу из оцепенения. Издаю приглушённые звуки протеста, но они не слышны за голосами гостей. Охотники схватили Котолин, заломив ей руки за спину.

– Патрифидские законы о престолонаследии подлежат толкованию церковными властями. – Иршек кашляет. – Принцепатрий избрал меня