Большинство отказалось, полагая, что «горсткой соли… не посолить болота»[849]. Выиграли от этого и «современники», и «академики». Правда, в последнем случае далеко не все. Борис Ливанов признал свое поражение и покинул труппу. А «Соло для часов с боем» стерло предыдущие неудачи великого театра. Во МХАТе вплоть до раздела на «мужской» и «женский» (1987) восторжествовало подлинно ленинское «единство».

Конечно же, в 1970 году Олега Николаевича назначили главным режиссером МХАТа потому, что Екатерина Алексеевна за него поручилась. В это время шла очень жесткая борьба между бывшим «поместьем» Екатерины Алексеевны, МГК КПСС во главе с Гришиным, и Министерством культуры. Одна деятельница столичного горкома (очевидно, секретарь МГК КПСС по пропаганде и агитации Алла Петровна Шапошникова[850]) даже сделала Олегу Табакову предложение заявить об алкоголизме Олега Ефремова официально.

Вечером Табаков позвонил Фурцевой:

— Екатерина Алексеевна, здравствуйте! Одна наша общая знакомая предложила мне сегодня сдать Олега…

— Ты послал ее? — уточнила Фурцева, которая с Олегом и его командой говорила на их языке.

— Да!

— Вот так и надо! — решительно поддержала Фурцева Олега Павловича[851].

Столичные театры стали основным «полем битвы» между Фурцевой и Гришиным. Именно это ставит всё на свои места в воспоминаниях главного режиссера Театра имени Ленинского комсомола Марка Захарова, которому Виктор Гришин явно благоволил.

Екатерина Фурцева, оценивавшая Марка Захарова вначале весьма негативно, все же разрешила Театру сатиры гастрольную поездку во Францию со спектаклем «Баня» по пьесе Владимира Маяковского — после для нее лично устроенного прогона. Декорации были уже в пути, но это не остановило дотошного министра культуры. Екатерина Алексеевна отрезала:

— Хочу посмотреть как есть.

А после прогона присела вместе с Валентином Плучеком и Марком Захаровым и произнесла добрые напутственные слова перед поездкой театра в капстрану.

Марк Анатольевич считал, что своим назначением на пост главного режиссера Ленкома в 1973 году, на закате министерской карьеры Фурцевой, он был обязан Виктору Гришину — якобы вопреки мнению Екатерины Алексеевны[852].

Что же касается МХАТа, Фурцева успела увидеть правильность своего решения о назначении Олега Ефремова, поскольку первые годы его «правления» в театре были чрезвычайно плодотворными. Олег Николаевич пригласил в театр Иннокентия Смоктуновского, Евгения Евстигнеева и самых интересных и политически неблагонадежных режиссеров: Льва Додина и Каму Гинкаса. Не поддержи Олега Ефремова Екатерина Фурцева, едва ли это было бы возможно.

А в «Современнике» место директора занял сам Олег Табаков — в 35 лет и тоже «молитвами» Екатерины Алексеевны. Фурцева очень симпатизировала и Галине Волчек. Опять-таки не без помощи Екатерины Алексеевны Галину Борисовну, беспартийную еврейку, утвердили главным режиссером «Современника».

* * *

Со времен Климента Ефремовича Ворошилова, которого творческие деятели Москвы едва ли не носили на руках, у театральных коллективов столицы не было столь мощной «крыши». Хотя и она не всегда спасала от грозовых раскатов.

В начале марта 1972 года решалась судьба постановки во МХАТе пьесы Леонида Зорина о Пушкине «Медная бабушка». Пьеса была про одиночество Гения, про «зависеть от царя, зависеть от народа…» и про деньги, так много значившие в жизни поэта… Чтобы достать денег, в том числе и для издания «Медного всадника», поэт пытается продать «медную бабушку» — статую императрицы Екатерины Великой, подаренную ему когда-то тестем в качестве приданого жены…

Ставил пьесу, как уже указали, режиссер-стажер МХАТа Михаил Козаков, а на роль Пушкина пригласили Ролана Быкова.

На прогоне корифеи топтали Ролана Антоновича, погруженного в образ, беспощадно.

В ходе поименного голосования вся «молодежь» высказалась за Быкова, все «старики» — против. У Валентина Непомнящего сдали нервы:

— Выступающие находятся под влиянием «школярского подхода» к Пушкину[853].

Ответил Павел Массальский:

— Что вы нас учите? Бог знает, что происходит в Художественной театре! Вы меня извините, но я просто уйду[854].

Вместе с Павлом Массальским ушел и Виктор Станицын.

Когда Зорин, Быков и Козаков уныло брели по лестнице вниз — к гардеробу, к ним вышел уже одетый Ефремов, отозвал Ролана Антоновича в сторонку и предложил ему во имя «спасения» роли сыграть Пушкина вторым составом (а первым будет Ефремов). У Быкова перекосилось лицо — от обиды.

По воспоминаниям Козакова, Фурцева прогона не видела, но была информирована о том, что происходило на сцене. Наутро состоялась выездная сессия Министерства культуры СССР в составе министра, ее заместителя (быстро поправившегося «друга» пьесы) Константина Васильевича Воронкова и участника первого обсуждения от министерства — начальника Управления театров Георгия Александровича Иванова. Полагаю, Иванов не преминул обобщить увиденное и услышанное, заявив Фурцевой о том, что «приговоры» Минкульта Ефремов развешивает в туалете — рядом с заметками критиков — и использует «по назначению».

Леонида Зорина даже не пустили на обсуждение.

— Вы куда? — остановила Екатерина Алексеевна великого (как мы теперь это знаем) советского драматурга. — Нет, вам туда не следует. Мы всё обсудим, а потом вам скажут.

Екатерина Алексеевна для начала застращала присутствовавших корифеев МХАТ:

— Товарищи старейшины, я вами недовольна.

И, выдержав во всех смыслах этого слова мхатовскую паузу, продолжила:

— Вы мало критикуете ваших молодых руководителей.

Из грудей народных артистов СССР вырвался вздох облегчения.

— При чем здесь Ролан Быков? — спросила Екатерина Алексеевна на заседании выездной коллегии и по старой партийной традиции ответила сама себе: — Этот урод! Товарищи, дорогие, он же просто урод! Борис Александрович, мы вас очень уважаем, но даже и не возражайте![855]

«Старики», за исключением Бориса Смирнова, поддакивали министру:

— Да, Быков — это абсурд. И кому только могло прийти в голову?

Отметим, что Ролан Быков дважды держал экзамен на эту роль, показывая фрагменты из нее, и был утвержден Олегом Ефремовым и Худсоветом театра, на заседании которого присутствовали некоторые мхатовские корифеи.

На правах режиссера-стажера выступил Михаил Козаков. Он впоследствии отдал должное Екатерине Алексеевне: приняв решение заранее, она все же дала ему высказать свое мнение о пьесе и об игре Ролана Быкова.

Дальнейшая дискуссия перемежалась обвинениями в политическом доносительстве, словно на дворе стояли «тридцать пятый и другие годы». Однако Фурцева кончила дело миром — пусть шатким и хромым, как именовали одно из перемирий эпохи Религиозных войн во Франции, но всё же миром.

— Ефремов есть Ефремов, и он у нас один, талантливый, молодой, мы в него верим. Только вот нужно, товарищи, решить вопрос с репертуаром. С чем, товарищи, выйдет МХАТ к очередной красной дате?

Ефремов очень хотел спасти «бабушку». И, как и говорил на лестнице Быкову, двинул в Пушкины себя. Но главный козырь, который достал из рукава Олег Николаевич, был Екатериной Алексеевной бит. Почти в прямом смысле слова. Она как следует треснула Ефремова под столом по ноге, однако Олега Николаевича напрасно обнадежил этот знак высочайшего расположения[856]. Министр культуры СССР была готова «сдать» «старикам» Леонида Зорина, сохранив в