Потом в небо взлетело сразу две зеленых ракеты и через боевые порядки 1013-го САП, лавируя практически на максимальной скорости между самоходками и сшибая лобовой броней деревья, в ту же сторону проскочили полтора десятка «Т-34–85». Танки были какие-то странные, сплошь именные. Я хоть и с трудом, но сумел различить на их покрашенных белой краской башнях помимо звезд и номеров надписи «Кытлымский Счетовод», «Кудымкарский Железнодорожник», «Аикинский Лесовод», «Комсомолец Бескаравайный», «Плешановский Речник», «Пластунский Коммунист» и «Бисертский Колхозник».

На броне части этих, судя по всему, построенных на средства различных «корпоративных групп» советских трудящихся «тридцатьчетверок» сидел готовый к бою десант автоматчиков в белых маскхалатах.

Когда эта группа «Т-34–85» поравнялись со второй пехотной траншеей, в небо взлетела красная ракета, и я услышал, как внутри рубки «ИСУ» капитан Востропятов сказал мехводу:

– Ну, Спирька, вперед!

Двигатели вокруг заревели еще более басовито, уже на полную мощность, и вытянувшие в сторону противника свои длинные, толстые стволы самоходки 1013-го САП с лязгом и грохотом неудержимо поползли по изрытым воронками полю в западном направлении.

Впереди все еще стреляли, но уже как-то без энтузиазма – там горели танки и наши, и немецкие, но наше продвижение уже никто не мог остановить, во всяком случае, здесь и сейчас. А раз так – бой окончательно перемещался на немецкую сторону, где в данный момент, видимо, начиналось самое интересное.

Слева от нас промелькнула позиция нашего, разбитого огнем немецких танков противотанкового орудия. От самой пушки мало что осталось, в сумерках было толком не разобрать, где колеса, где ствол, а где щит со станинами, но зато на снегу среди воронок были относительно четко видны беспорядочно разбросанные снарядные ящики и несколько похожих на длинные тюки трупов в наших, серых шинелях.

На схеме в моей голове (слава богу, что огонь и дым на ней не отображался, а то в этом случае я бы точно ничего не увидел) абсолютное большинство немецких «коробочек» уже не двигалось. А вот на правом фланге, возле большой неподвижной отметки (видимо, как раз у «Мауса»), еще ворочались две отметки поменьше, при некоем одновременном оживлении перемещения отметок от отдельных людей (это были уж совсем мелкие маркеры). При этом нужный мне фигурант все еще находился там. Почему он не отошел при осознании того упрямого факта, что их атака уже категорически не удалась, мне лично было непонятно. Ну да и фиг с ним, в конце концов.

Наша «ИСУ-122» прокатилась по брустверу одной пехотной траншеи, потом второй. В окопах были видны матово отблескивающие в свете многочисленных пожаров каски и азартно-чумазые физиономии пехоты, которая так и не отошла перед превосходящими силами противника, чем, видимо, очень гордилась.

Затем растянутый строй самоходок поравнялся с горящим «Королевичем». Справа в нашу сторону стреляли, но редко и не опасно, из какого-то небольшого калибра.

Потом «ИСУ» Востропятова оглушительно выстрелила, и я чуть не свалился с края люка. В конце концов, надо же предупреждать!

Хотя выстрел был явно не «в молоко», далеко впереди что-то загорелось, кажется, это был средний танк «Т-IV».

Между тем, я, напрягая зрение, всматривался в сторону правого фланга. Именно там было шоссе, «Маус» и нужный мне человечек.

К сожалению, между мной и шоссе горело минимум четыре немецких танка – «Пантера», две «четверки», «Штуг» и самоходка-истребитель «Pz-IV/70». Дым и пламя от них сильно загораживали обзор. К тому же там просматривались еще и две постепенно набиравшие скорость «ИСУ-122» 1013-го САП (наверное, именно они по приказу Востропятова и стреляли по «Маусу»), которые тоже мешали мне определиться точнее. Вся надежда была на те самые маяки в голове.

Я подумал – может, попросить Востропятова взять правее, развернуться и пальнуть в это хренов «Маус» еще разок-другой?

В какой-то момент, очень ненадолго, обзор в разрыве между горящими танками слегка улучшился, и я буквально на несколько секунд увидел, что интересующий меня «Мышонок», скособочившись, стоит на шоссе с повернутой на бок башней и открытыми люками, но больше не стреляет, даже из 75-мм пушки.

Возле него на шоссе мелькали в вечернем сумраке человеческие фигурки (некоторые из них были в зимних куртках-штормовках грязно-белого цвета, которые делали их более заметными в темноте) и ворочались две небольшие машины – вроде бы «Штуг» и ЗСУ на базе «четверки», с похожей то ли на унитаз, то ли на жестяную парковую урну, открытой сверху башней.

А потом горящий «Pz-IV/70» опять некстати загородил мне обзор.

В общем, мне надо было именно туда, к «Маусу». В то время как идущие за танками самоходки двигались в соответствии со своей боевой задачей, в сторону немецкой обороны, а значит, по мере продвижения 1013-го САП на запад я начинал неизбежно отдаляться от объекта своего внимания, оставляя «клиента» за спиной. А раз так – срок моей езды в качестве пассажира истекал.

Со стороны «Мауса» особой стрельбы не было, исключая редкий и неточный огонь стрелкового оружия и каких-то малокалиберных трассирующих снарядов, по-моему, последние были как раз с ЗСУ.

По-моему, лучшего момента для моего десантирования уже не представилось бы – до «Мауса» оставалось всего метров четыреста, и горящие танки наде-жно скрывали меня от вражеских глаз. К тому же две шедшие на правом фланге «ИСУ-122» очень удачно ушли далеко вперед машины Востропятова, при этом экипаж одной из них достойно ответил на огонь немецкой ЗСУ несколькими очередями из башенного «ДШК» – на рубке самоходки заморгали мощные вспышки огня этого впоследствии всемирно знаменитого пулемета.

– Товарищ капитан! – крикнул я, опустив голову в люк. – Стойте! Я слезаю!

Мехвод сбросил обороты, и самоходка замерла на месте, рыча дизелем на холостых оборотах.

– Удачи вам, мужики! – простился я с гостеприимным экипажем.

– И тебе, старшина, – ответили мне из глубины рубки, уж не помню, кто именно, по-моему, Драч.

Вслед за этим я схватил в охапку автомат, оба фаустпатрона и ссыпался с брони на снег. Самоходка с ревом и лязгом ушла вперед на подвиги, а может, и на гибель.

Я залег, повесил импровизированные веревочные «ремни» фаустпатронов на левое плечо и откинул приклад «ППСа». Это только в кино всегда садят из автоматов куда попало веером от живота и умудряются попадать даже на бегу, а в реальности мой судаевский автомат – это хоть и не «ППШ», но все-таки по весу никак не меньше складных вариантов «калаша» – довольно тяжелый, грубо говоря…

Потом я взял автомат наперевес, встал и, стараясь пригибаться, побежал в сторону догоравших немецких танков, за которыми должен был торчать нужный мне и пока плохо видимый «Маус».

Вокруг уже практически стемнело, но неровный свет рукотворных пожаров слегка подсвечивал поле боя в каких-то траурных, красноватых тонах. При этом любые предметы отбрасывали причудливые, затрудняющие наблюдение и прицеливание тени.