Потом было несколько лагерей для военнопленных, а в ноябре 1942-го Драч сбежал из идущего в Германию эшелона где-то на Смоленщине. При побеге повредил ступню, два месяца отлеживался на каком-то хуторе, потом, хоть и не сразу, нашел партизан и до осени 1943-го был «народным мстителем». Потом, когда фронт наконец вернулся в те места, попал на проверку, затем был в штрафной, получил ранение и, таким образом, «искупил кровью». После этого Драча отправили рядовым в Челябинск, в учебный полк самоходной артиллерии. На мой вопрос, почему ему не вернули звание и награды, Драч ответил, что все документы по учету личного состава, судя по всему, сгинули при сдаче Севастополя или Новороссийска и либо их больше вообще в природе не существует, либо их читают фрицы где-нибудь в Цоссене. Именно поэтому он решил особо не возбухать по этому поводу и начать фронтовую жизнь «с чистого листа», а точнее – с «чистого погона». Он опасался, что в противном случае служители фронтовой Фемиды могли отправить его обратно в штрафную роту или в проверочный лагерь. По-моему, он сильно сгущал краски, но в данном случае ему было виднее.

В общем, в самоходчиках Драч был с весны 1944-го и уже стал младшим сержантом, заслужив медаль «За боевые заслуги». Может, он, конечно, и тосковал по флоту, но на людях эту самую тоску явно не демонстрировал.

Потом Драч спросил, как я, что я и где я. Что я мог ему ответить? Сказал, что все там же и с теми же, во все той же бронетанковой части. В прежней должности и практически без изменения в званиях, при трех правительственных наградах. И опять же без серьезных ранений. Кстати, в этом плане мне чертовски везло (или это все-таки мне «заказчики» ворожили?). Царапало меня на этой войне раза четыре, но именно что царапало, касательно и поверху, то в плечо, то в руку, то в бедро, то в спину. И всегда без последствий – в каком-нибудь ближайшем медсанбате обработают, перевяжут (если надо – еще и зашьют), вколют инъекцию от столбняка – и гуляй, Вася. Да, можно сказать, что везло.

Драч на эти мои рассказы реагировал вяло, но я его обнадежил, сказав, что воевать осталось недолго, месяца четыре, поскольку «наверху» есть предположения, что где-нибудь в мае месяце чертову Дриттен Райху придет полный и окончательный кирдык. Вот от этого он заметно воодушевился. Что же, я уже знал, как можно поднять настроение на фронте. Информация о скорой победе в данном случае была уместна. Тем более, что сейчас я нисколько не врал.

Пока мы с ним общались, на холодную броню «ИСУ-122» постепенно вылезли и остальные орлы капитана Востропятова. Ребята они, надо отдать им должное, были деликатные (на фронте случай встретить кореша по 1941 году был более чем редким, и это считалось за святое), но все-таки падкие до дармовых папиросок. Как-то незаметно «Беломор» из моих запасов закурил весь экипаж самоходки, постепенно включившийся в нашу с Драчом беседу.

Мы поговорили о том о сем, под конец, как это обычно бывает, перешли на баб (а точнее, на некие физиологические отличия немок от прочих представительниц слабого пола – одуреть можно от того, сколько всяких небылиц на эту тему могли невзначай наплести в общем-то вполне грамотные люди из тех времен!), и я даже бегло познакомился с тремя оставшимися членами экипажа самоходки. Звали их Саша, Ваня и Спиридон, причем последний был механиком-водителем. Честно сказать, в своих комбезах и танкошлемах они выглядели практически на одно лицо, словно однояйцевые близнецы.

А, поскольку по фамилиям они мне не представлялись, в моей памяти их лица запечатлелись как-то смутно в отличие от их командира и Драча.

Потом был обед, чем боги (а точнее – интенданты) послали, то есть сухарями и консервами. Я угостил самоходчиков галетами и шоколадом, и мы отхлебнули по чуть-чуть из моей фляги (сугубо не пьянства ради, а сугрева для) с молчаливого согласия капитана Востропятова, который тоже не отказал себе в этом маленьком удовольствии.

Потом самоходчики долго готовили машину «к бою и походу», проверяли как саму «ИСУ», так и закрепленные на броне предметы по части пожароопасности. Комбат Востропятов лично руководил этим процессом, то есть прохаживался вокруг самоходки и время от времени пинал сапогом ее гусеницы, якобы проверяя уровень их натяжения.

Собственно, насколько я успел понять, для нашего танкиста или самоходчика на той войне перед атакой главным было отсутствие во внешних, незащищенных баках солярки и масла (кое-кто эти баки перед боем вообще снимал с машин), и в экипаже капитана Востропятова с этим все было вроде бы нормально.

При этом, поскольку до начала активных действий оставалось изрядно времени, можно было ожидать, что в расположение батареи явится, например, замполит и начнет проводить «стихийное» партсобрание, но, на наше счастье, в этот день местное командование все-таки не было настроено на валяние дурака.

Ближе к вечеру вокруг нас наконец началась некоторая движуха. В частности, к пехотным траншеям и позициям иптаповцев потащили дополнительные ящики с боезапасом, а потом мимо позиций самоходчиков прошло с десяток типов в чистых белых маскхалатах, волочивших на себе стереотрубу и две рации. Они разместились в воронке, за кустами, метрах в ста впереди нас. Это явно были артиллерийские корректировщики.

А я примерно в это же время начал ощущать, что отметка с нужным мне человеком в моей голове постепенно приближается, поскольку коробочки немецких танков на доступной мне «виртуальной» схеме начали медленно двигаться в нашу сторону, выдвигаясь к переднему краю.

Впрочем, танковая атака, как мне и пообещали вчера, началась под вечер, практически минута в минуту.

Гитлеровские сверхчеловеки, может быть, чего-то и утратили на четвертом году войны, но уж точно не свою хваленую арийскую пунктуальность.

Артподготовка началась ровно в 16.40 по берлинскому времени. Первый же разрыв тяжелого снаряда сорвал с насиженных мест всех окрестных ворон (получившееся в результате каркающее серо-черное мельтешение над лесом было впечатляющее) и стряхнул снег со всех ветвей.

А потом уже пошла методичная долбежка, громкая, но не более того. Немцы явно использовали старые ориентиры и довольно плохо видели цели. Поэтому они довольно точно накрыли пехотные траншеи, но в лес позади них (где как раз стояло изрядно танков и самоходок, появление которых гитлеровцы, похоже, вообще проморгали) упало всего несколько откровенно шальных снарядов. Я вместе с экипажем сидел внутри «ИСУ-122», и по ее броне только пару раз ударяли с барабанным звуком осколки от далеких разрывов.

Похоже, у супостатов было не особо много снарядов, и от этого артподготовка получилась не особо плотной и не впечатляющей.

Кроме пехотных траншей, были видны разве что многочисленные разрывы на позициях стоящего впереди нас танкового полка. Лично я засек одно прямое попадание в «Т-34–76»; на левом фланге от танка полетели в разные стороны какие-то железки, но он так и не загорелся.

А потом, еще до того как осела земля и снежная пыль от последних снарядных разрывов, где-то очень далеко, практически на границе слухового восприятия, множественно заревело и залязгало. Стало быть, поперли наконец. Хоть какая-то определенность.