Расстройство мышления никогда не было характерной чертой его болезни. Он принимал максимальную дозу нейролептиков, почти в два раза превышающую норму, и, справедливости ради, вероятно, именно характер пациента удерживал его в больнице в этот момент.

– На прошлой неделе он был сильно расторможен, и если мы исключим возможность незаконного употребления наркотиков, тогда мы должны рассмотреть возможность рецидива психического заболевания, – рискнул я.

Я чувствовал себя боксером, решившимся на ответный удар.

Адвокат выглядел так, словно только что выпил бокал перебродившего вина. Я думаю, что именно тогда мы по-настоящему начали выяснять отношения друг с другом – пьяная драка в баре, точнее, в зале суда – перчатки сняты.

– Доктор, согласны ли вы с тем, что отделения средней защищенности – это крайне ненормальные места для длительного проживания пациентов?

– Да, – нерешительно ответил я, гадая, куда он собирается нанести следующий удар.

– Вероятно ли, что мой клиент просто выражал свое несогласие с неоправданным содержанием в больнице, в месте, которое вы сами считаете патологической средой?

Он дрочил на бильярдном столе.

– Нет, – сказал я сквозь стиснутые зубы, – я не думаю, что это объясняет его поведение. Это все равно что сказать, что заключенного нужно освободить, потому что он яростно протестует против пребывания в тюрьме.

Ха! Адвокату не понравился удар слева, который я только что нанес.

Но адвокаты готовятся к подобным мероприятиям, и лучше не слишком на них давить. Он сделал ложный выпад влево…

– Возможно, вы согласитесь, доктор, что человек имеет право впасть в отчаяние, если его несправедливо задержат в больнице?

…ага, а потом принялся воздействовать на меня с помощью комбинации ударов.

– Возвращаясь к вашему диагнозу, доктор…

В этот момент просто сообразительные адвокаты достают книгу по диагностике и используют контрольный список, чтобы попытаться сказать, что критерии не сформулированы соответствующим образом, но этот защитник был очень сообразительным и собирался нанести нокаутирующий удар.

– Возможно ли, что ваш диагноз неверен?

Хэк! И он нанес мне удар сбоку по голове. Я не предвидел такого.

Кейв снова на крючке.

На данный момент у свидетеля есть выбор. Либо он говорит «да», диагноз может быть неправильным, и тогда ему будут тыкать этим до конца слушания, либо скажет «нет» и будет выглядеть как высокомерный придурок, у которого нет никакой способности здраво размышлять о вещах.

Тут нужно проявить благоразумие.

И то и другое – выбор так себе… Поэтому ты пытаешься придерживаться среднего пути, который подразумевает, что любой хороший врач может заниматься самоанализом и поставить правильный диагноз, тихо и уверенно.

…Шесть, семь. Судья смотрит на меня, ожидая ответа.

– Я рассмотрел все возможности, но состояние пациента соответствует критериям параноидной шизофрении, и у него ранее наблюдалось антисоциальное расстройство личности. Я думаю, это объясняет изменение характера его преступной истории.

Кажется, сработало. Адвокат дал задний ход и начал «танцевать» вокруг, как Мухаммед Али на ринге.

– Вы принимаете буддийскую практику моего клиента?

Жалит как пчела.

Этот момент несколько изумил меня, и я хотел сказать, что вообще-то буддийская практика (ну, в моем, явно узком, культурном кругозоре) обычно не предусматривает самодельное оружие, стимулирующие наркотики, публичную мастурбацию и нападение на медперсонал.

Но на самом деле я сказал следующее:

– Мы стараемся уважать все религиозные убеждения и любую практику.

Да, это был суд, и мне ничего не оставалось, как скрестить пальцы внутри моих воображаемых боксерских перчаток, потому что комната для молитв – я это прекрасно знал – использовалась для хранения одежды, которую украл один наш пациент и которую мы должны были вернуть обратно.

– Доктор, что вы думаете предпринять в случае, если комиссия решит освободить моего клиента?

– Вряд ли мы можем планировать развитие событий, которое я не поддерживаю. Но, скорее всего, пациент покинет отделение, примет большое количество стимулирующих препаратов и к утру окажется под стражей в полиции.

И Кейв сорвался с цепи…

– Итак, вы сообщили о предполагаемом преступлении, но полиция не явилась. Не так ли, доктор?

И на этот раз слову «доктор» не просто придали уксусный привкус, его подали в горькой оболочке сарказма. К счастью, адвокат был относительно молодым и очень сообразительным – только представьте, как мог бы все испортить старший адвокат со звучным двухсложным титулом.

– Полиция не было, – подтвердил я. И это стало началом конца.

Мне не дали возможности сказать, что полиция должна была бы присутствовать, но я и не стал утруждать себя. Все равно, с точки зрения полиции, «избиение» медперсонала в местной психиатрической больнице – это не более чем профессиональный риск, с которым та же полиция сталкивается каждый день. Да я бы и сам согласился с таким утверждением, но только если бы в решениях комиссии наблюдалась последовательность. Так, например, один мой пациент регулярно нападал на сестринский персонал. Наконец мы вызвали полицию, и, когда офицер делал ему неофициальное предупреждение (то есть ничего особенного не делал), пациент плюнул ему в лицо. И вот это сработало: хулигана отправили в участок для предъявления обвинения в нападении.

– И вы никогда на самом деле не видели «предполагаемую» травму представителя медперсонала?

– Нет.

И снова у меня не было возможности сказать, что я видел бесчисленное множество переломов ключиц и что когда-то давным-давно мог бы дать полное патологическое описание того, что происходит с окружающими нервами и сосудами, когда ключицу разбивают на мелкие кусочки большой дубиной.

– Нет, я не видел отчет из больниц после того, как Робин прошел лечение.

…

– Нет, я признаю, что не уверен, получал ли он какое-либо лечение.

…

– Да, он мог не работать по множеству причин, но я не думаю…

…

– Нет, я с ним не разговаривал. Я пытался, но…

Кейв снова на крючке. Я думал, что иду ко дну.

У меня осталось не так уж много сил для борьбы, и думаю, мой противник это знал.

Так продолжалось до конца раунда, и, когда я поднимал руки, чтобы защитить голову, отвечая «да» или «нет» на конкретные вопросы, я начал понимать, что на самом деле произошло. Удивительно, как плохо мы способны запоминать вещи, пока нам не поможет в этом опытный адвокат или следователь.

Мой пациент, жертва общества, был жестоко обманут плохим человеком, с которым мы сознательно позволили ему общаться, и непреднамеренно подвергся действию спайса (тогда это было законное вещество). И, когда его прервали во время «медитации», он испугался за свою безопасность и отреагировал так, как все нормальные люди в подобной ситуации. Я начинаю сомневаться, действительно ли меня зовут Бен, и задумываюсь над тем, должен ли я явиться с повинной за кражу яблок