– Ага… – она вздохнула. – Последние дни мне только об этом и говорят, но потихоньку подталкивают к, ну, некоторому понимаю… Зейра пыталась сделать это с самой нашей первой встречи. А, знаешь, что? Я ведь так и не смогла тогда додуматься до того, о чём она меня спросила. Ну то есть, она пыталась подтолкнуть меня к тому, чтобы я всё поняла, и задала вопрос, но… Я так ничего и не поняла.

– Что за вопрос? Может, со стороны, всё же, виднее будет, вдруг, ответ найдём.

– Вопрос, так… Мы заговорили о том, что я слишком быстро изменилась за месяц, который провела здесь. Что раньше я была совсем другой, но, попав сюда, я как-то очень быстро изменилась. И она спросила меня, почему так произошло, а я и не знаю… Я думала над этим, думала, может, потому что я просто человек ведомый, и что, может, это вообще нормально, и, кажется, ещё какая-то версия была… Но ведь это было бы слишком просто, разве нет? Если сама Зейра говорит об этом, значит не так всё легко, вот я и зашла в тупик… Как думаешь?

– Очень быстро изменилась, значит… В чём проявляются эти изменения?

– Ну… – девочка слегка смутилась, всё же, она не привыкла открываться до такой степени, и даже сейчас, наплевав уже на какие-то рамки, она не может спокойно говорить обо всём. – Ну, к примеру, раньше я никогда не шла на поводу у эмоций, и решения мои не были такими спонтанными, как сейчас. И мысли мои стали такими… Другими какими-то. Более оптимистичными, светлыми что ли… Причём очень быстро они такими стали, резко, как будто бы всегда и были такими. И вообще, вот эта вся… М-м, я не знаю, как сказать… Ну, раньше постоянно хотелось спрятаться, укрыться от всего и больше никогда не показываться вне зависимости от ситуации, а сейчас нет, сейчас я спокойно могу принимать ситуацию, ну, вставать лицом к лицу с проблемой.

Сота внимательно выслушал её, затем снисходительно усмехнулся.

– Мне уже всё ясно. Ты даже сама назвала ответ.

– Да ну! – девочка задумалась, пытаясь понять, что именно она сказала. – Какой?

– «Как будто бы всегда были такими», вот, что ты сказала. Так и есть. Выходит, ты просто изначально и была такой, вот только обстоятельства вынудили тебя, так сказать, отречься от своей оптимистичности и открытости. Не думаешь?

– Ха-а… Ха? Выходит…

– Выходит, что ответ очень прост: ты не изменилась, ты просто позволила себе открыть свой настоящий характер. Ты всегда была такой же, как они, но жизнь вынудила тебя закрыться ото всего. Я думаю, что всё именно так.

– Постой, что? Ты сказал сейчас… Что я такая же, как они?

– А считаешь, что нет? Сперва, конечно, казалось, что нет. – он окинул её взглядом, и снисходительная улыбка вновь появилась на его лице. – Небо, ты что? А какая разница между твоими рассуждениями, и их? Чем вы сейчас отличаетесь то?

– Чем… Нет, отличаемся! Я ведь… – она с грустью уставилась в землю. – На эти мысли меня тоже Зейра навела, и я окончательно осознала… Я ведь не только хочу, ну там, спасти Зеро, уберечь остальных… Я ещё стремлюсь к всеобщему признанию, ну, то есть, к тому, чтобы я в чужих глазах стала кем-то невероятным. Разыгрываю тут трагедию, чтобы меня увидели, обо мне попереживали, чтобы меня признали… – она горько усмехнулась. – Я ведь и не задумывалась раньше, но вот задумалась и поняла, что это же чистая правда. Так что, знаешь, мои мотивы не так искренни и чисты, как может показаться…

– То, что ты говоришь, это просто одна вещь глупее другой, третья глупее всех предыдущих вместе взятых, а четвёртая по глупости несоизмерима с объёмами нашего мира. – заключил Сота. – Что такого в том, чтобы хотеть признания? Исходя из того, что ты мне рассказывала, признанием тебя не особо баловали, а вернее, абсолютно обесценивали все твои достоинства. И что такого в том, чтобы хотеть внимания? Ты выставляешь обычные человеческие желания за какой-то порок. И ты думаешь, что они не хотят стать героями? Что не хотят услышать, как их восхваляют, как ими восхищаются? Конечно хотят. У всех это проявляется несколько по-разному, но у всех желания плюс-минус равны. Так что сейчас твои аргументы вообще пустые и за стоящие не пройдут.

Алиса молчала, не зная, что может ответить. Внезапно закончились слова, которыми она могла упираться и гнуть своё, даже какое-то бессилие появилось. Раньше она всегда находила, что противопоставить, а сейчас – всё, пустота в голове.

– Вот видишь, раз тебе нечего сказать – значит, это правда. – легко сказал Сота, вновь устремляя взгляд в небо. – И это же значит, что тебе надо бы признать эту правду. Я понимаю, что тебе может быть тяжело, ведь ты ещё, кажется, не привыкла принимать правду, но ты уж постарайся. И жить тут же легче станет, когда перестанешь принижать себя.

– Ах, я где-то слышала, что чтобы тебя любили, надо сперва самому себя полюбить… – просто так, чтоб не молчать, сказала Алиса. – Да, ты ведь прав, сперва надо начинать с себя… Хотя мне это и очень сложно.

– Не торопи себя. Я, конечно, знаю, что ты любишь торопиться и бежать вперёд поезда, но уж тут, будь добра, замедлись. – в его голос вернулись привычные нотки обыденности и лёгкой усталости.

– Ах, вот всегда бы ты был таким, как только что…

– Много хочешь.

– Ха-ха, ну да, пожалуй. Надо бы уметь и желаниями своими управлять… М-м, что-то мне не нравится эта тема, может, перейдём на какую-нибудь другую?

– Переходи на какую угодно, я подхвачу.

– Ой, кстати говоря. Я поражаюсь, как ты в итоге поддерживаешь абсолютно любой разговор. …

Всю эту ночь они провели, разговаривая о каких-то пустяках, мелочах, глупостях даже. Месяц сменялся солнцем, чёрное покрывало отодвигалось, показывая рыже-малиновые краски, играющие на облаках, на морских волнах, на камнях, на развевающихся на ветру волосах Алисы, которые она то и дело пыталась заправить за ухо, но те всё равно беспорядочно разлетались по воздуху. Птицы пели, рассказывая о своей тёплой и насыщенной жизни, о веселье и радости, которые они переживали из-за того, что жили здесь, в этом мире, а не в каком-то другом. Трели птиц подхватывали кузнечики, прячась и будто бы наблюдая откуда-то из травы, время от времени появляясь на камнях в попытках согреться. Мимо пролетел рой бабочек, купаясь в тёплых лучах и сверкая на солнце, бабочки закружились, завихрились, складываясь в какие-то, может даже им самим непонятные, узоры. Волны мерно шептали что-то на своём языке, быть может, повествуя какую-то длинную и безумно интересную историю о морском странствии какого-то землепроходца, а может, просто обсуждая что-то абсолютно обыденное.

Алиса поднялась, зевая и потягиваясь. Усталость вдруг навалилась на неё с такой силой, что противиться ей было сложно. Она размялась, пытаясь прогнать сонливость, но это не помогло.

– Шла бы ты отоспаться. – сказал Сота. – Тебе бы отдохнуть.

– Да ладно, я ведь могу убрать эту усталость на раз-два.

– Ага, вот только лучше дать мозгу отдохнуть и разгрузиться. А то ты можешь так вечно не спать, но при этом своими мыслями загонишь себя куда-нибудь не туда.