Приходили умники, предлагавшие за некоторое количество серебряных монет связать из лыка и льна огромные сети и покрыть этими сетями все деревни, растянув поверх на высоких столбах, и так защитить людей от удара с неба; на это князь Данияр отвечал, что у него нет, к сожалению, такого количества серебра.

Приходили волхвы, уговаривая принести человеческую жертву: кровь троих, а лучше пятерых мальчиков насытит богов войны, и они прогонят змея-людоеда; на это князь Данияр отвечал, что у него нет такого количества мальчиков, готовых принять смерть ради любви к богам.

Что касается меня – я был послан привести к князю старую ведьму Язву.

Это был третий, и последний раз, когда я видел её дом.

Самой старухи не застал; хижина была пуста, печь холодна, и нежилой запах стоял повсюду; я всё-таки имел здоровый тонкий нюх воина и определил, что уже много дней здесь не ночевали и не готовили еду.

Куда исчезла ведьма – мне было неизвестно.

Теперь скажу нечто важное.

Тогда, не отыскав старуху, весь день и всю ночь просидев возле её порога, я решил отправиться к змеевой лёжке.

Зачем я так сделал? Это просто. Я не верил, что пророчество сбылось, я не верил, что из тела Горына родился его сын, я не верил, что всё это случилось со мной.

Я добрался до тына еле живой: комары, осы и пчёлы едва не сожрали меня.

Просеки вокруг тына за три года заросли молодыми деревьями. Я с трудом нашёл пролом, через который мы выбирались.

За тыном тоже: исчез насовсем тухлый запах, повсюду вытянулись молодые берёзы, чертополохи и лебеда. Изумрудные мхи затянули сгнившие кости. Кроты изрыли всё сотнями нор. Лес безостановочно делал свою работу, поглощая пустоту, развеивая повсюду животворные семена. Никакой змей не мог этому противостоять, никакая живая движущаяся тварь, пусть и могущественная, не могла побороть неостановимое наступление растительности.

Я не нашёл тело убитого Горына, оно исчезло. Не осталось ни костей, ни шкуры; никаких следов. Я думаю, труп забрал новорожденный. Что-то съели животные и птицы, а останки детёныш отнёс куда-то, подальше, и похоронил; может быть, бросил в болото, или в ущелье.

Думаю ли я, что он разумен? Не знаю. Если и есть у него рассудок – то не такой, как у нас. Но я не сомневаюсь, что именно он забрал тело родителя: а кто ещё?

Всё, что я смог отыскать, – это куски скорлупы змеева яйца. Само яйцо, по моим представлениям, имело размер примерно в сажень, скорлупа – толщиной в палец, коричневого цвета с чёрными пятнами; была мысль захватить с собой кусок, но я от неё отказался. Вдруг эта гадина явится за скорлупой, как явилась за черепом?

Я ушёл со змеевой лёжки, уверившись в правоте старой Язвы: яйцо, действительно, существовало; пророчество сбылось в точности.

И вина за произошедшее легла на меня, отяготила мою совесть, не давала спать, мешала жить.

Тогда же молодой князь Данияр, собрав родовых старейшин, решил поднять весь народ и уйти из долины назад, на юг, за перевал.

В те земли, откуда двести лет назад пришли наши предки.

Не все согласились с княжьим решением. Особенно возражали волхвы. Но князь проявил твёрдость. А одного из волхвов, особенно ретивого, собственноручно умертвил.

Исход назначили зимой, пока гад спит.

Ушли не все. Остались многие старики, не имевшие сил для похода. Остались все волхвы: ни один не захотел покидать требища.

Что с ними стало – я не знаю, и никто не знает; в зелёную долину нам теперь возвращаться нельзя. Я молил богов, чтобы они остались живы. Надеюсь, так и случилось.

Я знаю, многие до сих пор туда ходят, особенно молодые парни; кто-то из любопытства, кто-то в мечтах изловить летающего гада. Но сам я больше не был в долине ни разу.

Исход продолжался половину зимы.

Мы перевели через горы сначала детей и женщин, потом животных.

Исход стоил жизни многим людям нашего народа; до южных земель дошли двое из троих. Прочие погибли от холода, голода и болезней, или были убиты лесными зверями.

По воле богов и к нашей удаче, та зима была не слишком сурова: лица обмерзали только у самых юных девок. Любой здоровый человек мог с утра до полудня находиться под открытым небом, прежде чем начинал коченеть.

Мы высылали вперёд ватаги из молодых мужчин, они уходили на длину дневного перехода, пробивали тропы в снегу, готовили стоянки и кострища.

Это было нелегко, сырое дерево плохо горело; в первой ватаге шли самые сильные, все при топорах.

Каждый раз они валили по полсотни берёз и осин, а если их не было, валили ели и сосны, и приготавливали десяток больших кострищ, каждое окружностью примерно в десять шагов.

Тем временем другие выводили детей и женщин из деревень и вели через лес к уже готовым лагерям.

Почти все женщины забрали с собой не только детей, но и кур, и коз. Новорожденных козлят берегли наравне с детьми. Кур несли в мешках, большинство подохли, но многие и выжили.

Конечно, мы забрали всех собак и кошек, кроме тех, что остались со стариками.

Как только люди, осилив дневной переход, добирались до лагеря, – мы сдвигали каждое кострище в сторону и на тёплой, согретой земле расстилали шкуры и рядно – и спали, прижавшись, в два или три ряда, спасаясь меховыми покрышками, согревая друг друга дыханием и теплом тел.

Чтобы не тратить на морозе силы и дрова, а главное – время, мы не ставили шатров (на три тысячи человек никаких шатров не хватит) и не готовили горячую пищу, а ели только сухой припас, орехи, сухари, сушёную рыбу, вяленое мясо, – но мы обязательно нагревали в котлах воду и пили кипяток, заваривая в нём травы и ягоды.

Третья ватага сторожила лагерь ночью, поддерживая огонь и отгоняя зверей. Но голодные звери всё равно сильно донимали, подкрадывались, пытались схватить и утащить спящих.

Поход трёх тысяч человек произвёл шум по всей долине, и на всём пути нас сопровождали огромные стаи волков и выводки рысей.

Волки нападали как люди, единым слаженным порядком, в дюжину самцов и самок, которые были ещё злей самцов; одни отвлекали, другие убивали и тащили добычу; отогнать такую стаю можно было только толпой, огнём и криками.

Рыси, размером с телят, прыгали с ветвей, падали на плечи, зубами вцеплялись и перегрызали шейные жилы сзади, а когтями передних лап рвали горло спереди, пресекая ключичную кровь.

Была ещё и четвёртая ватага, которой досталась самая страшная участь: по утрам тех несчастных, кто не выдержал мороза и замёрз, относили в сторону, и когда люди уходили и лагерь пустел – эти четвёртые сжигали умерших на кострах, чтобы не оставлять тела зверям на поживу.

Но, как вы понимаете, дров всегда не хватало, и мы часто бросали тела не полностью сожжёнными. И к третьему дню перехода за длинной чередой из тысяч людей через лес шли, в поисках еды, не только волки и рыси, но и россомахи, известные любители падали, и медведи-шатуны, и даже лисы, – все плотоядные твари, живущие в наших мёрзлых зимних лесах, устремились следом за людьми, почуяв, что люди ослабли и до них можно легко добраться.