С тех пор, кстати, я не верю ни в Коловрат, ни в мировое равновесие, ни в согласное сожительство с лесными зверями.

Лесной зверь в середине зимы не знает ни о каком согласии, в нём нет жалости; только в людях она есть.

Многие у нас думают, что зверь боится человека. Но в ту зиму я понял: нет, не боится. Когда в лютые морозы брюхо прилипает к спине – ничего и никого не боится. Идёт и убивает.

Так мы шли двадцать два дня, пока не перевели всех через горы во внешний мир.

Наши дальние родственники, племена за перевалом, изнурённые и обескровленные набегом кочевников, встретили нас без вражды, и за это мы им благодарны.

Когда женщины и дети были переведены через горы – половина мужчин осталась с ними, на новом месте, а вторая половина вернулась назад, чтобы перегнать крупных животных: коров, овец и лошадей.

Оставшиеся в деревнях старики присматривали за животными, пока мы уводили людей, – но какой спрос со стариков? Волки в каждой деревне убили больше половины от общих стад.

Но всё же мы сумели вывести пять дюжин лошадей и большое количество овец.

Двадцать два дня мы выводили женщин и детей, и потом одиннадцать дней шли назад, и ещё двадцать три дня ушло на то, чтобы перегнать животных.

Впоследствии, когда люди оправились, когда мы стали строить дома и обживаться, – многие, особенно самые молодые, говорили, что незачем было уходить зимой и претерпевать такие муки; мы могли бы уйти из долины и летом.

Но те из нас, кто видел змея вблизи, кто слышал его свист, кто видел, как он убивает, – те скажут: всё было сделано правильно, идти надо было зимой, и до лета не ждать; неизвестно, скольких убил бы он, дождись мы лета.

Вот, спросите хоть вдову мукомола, она видела змея сидящим на крыше собственного дома; пусть скажет, надо ли было нам дожидаться лета.

Не надо. Вот, слышали? Я тоже считаю, что не надо.

Решение идти в поход зимой было верным; все знали, что будет трудно, и никто не возражал, кроме нескольких, самых малахольных.

Во время похода я потерял многих друзей.

Сам князь Данияр, провалившись в ледяной ручей, простудился и тоже покинул наш мир.

Его место занял сын, князь Вышеслав, пяти лет; пока он пребывал в юных летах, народом правил пестун, воин по имени Аблыз. Но это вы и без меня знаете.

Князь Вышеслав теперь сидит передо мной, – пусть твоё решение, князь, будет взвешенным.

Мой товарищ Тороп тоже не пережил исход: попал под камнепад, и его убило; от него остались вдова и трое сыновей, все они тоже здесь; они подтвердят, что все эти годы я помогал им – и деньгами, и едой, и вообще.

Умер тогда мой дед Бий.

Он, как и многие другие глубокие старики в нашей деревне, уходить на новое место не захотел, отдал мне и моим родственникам в дорогу всю еду, какая была, и пообещал приглядеть за овцами и лошадьми, на тот случай, если мы вернёмся. С ним остались две его большие сильные собаки.

Когда я вернулся – дед Бий уже еле ходил, но овцы и обе кобылы остались целыми, хотя и отощали.

Из дедовых собак одна погибла в драке с волками, другая потеряла глаз и хромала, и тоже непрерывно скулила от голода.

Тогда я и другие мужчины, вернувшиеся в деревню, кинули жребий и зарезали одну из овец общего стада – это была овца моего соседа, он потом умер от лихорадки, и трепать здесь его имя незачем, скажу лишь, что мы наелись сами, накормили всех стариков, всех выживших собак и кошек, а потом погнали общее стадо прочь.

И когда я стал выгонять со двора своих лошадей и овец – дед Бий сказал, что передумал оставаться, и пойдёт за мной, и поможет.

И его одноглазый пёс поковылял следом.

Дед умер уже за перевалом, на восемнадцатый день пути: утром я его толкнул, а он не пошевелился.

Одноглазый пёс пережил деда на пять лет, и ещё оставил после себя потомство.

Когда кончилась зима, когда люди оплакали мёртвых и обосновались на новых землях, – старшины собрали всех одиноких мужчин, всех бобылей и вдовцов, и принудили их выбрать себе невест и жениться, во имя исполнения родового долга.

Народ наш поредел, и, чтобы совсем не погибнуть, требовались срочные меры. Так и я выбрал себе жену, хорошую девушку, именем Млава, из рода орла, сироту, потерявшую во время исхода обоих родителей; она теперь здесь; она родила мне сына и дочь. Жена моложе меня на четырнадцать лет, но стала мне хорошим, надёжным другом, и наши дети получились сильными и красивыми.

Я не знаю, куда исчез змей. Надеюсь, он улетел. Ещё больше надеюсь, что проклятая гадина издохла, обожравшись человечиной, или просто сама по себе, по воле богов: ведь они стирают змеев род с лица земли.

Так всё кончилось.

Наш народ быстро вошёл в силу на новом месте: а верней сказать – на старом месте, на землях наших древних отцов.

Здесь много теплей, чем в зелёной долине, и земля жирней, и урожаи больше. И мы, вроде бы, обустроены, и даже, наверное, счастливы; дети родятся, девки смеются, скотина нагуливает жир. Один хороший год сменяет другой.

И только я, единственный из всех вас, не могу найти покоя, и не способен заснуть без двух ковшей крепкой браги.

Я давно не вяжу брони, ни кожаные, ни костяные: руки дрожат.

И вот я решил, что дальше так нельзя; что начато, то следует закончить.

Из тех, кто участвовал в умерщвлении Горына, в живых остался я один.

Есть ещё девка Марья, – но я с тех пор её не видел и ничего о ней не слышал.

Надеюсь, она цела. Я бы хотел, чтобы у неё всё получилось.

В конце концов, все эти наши муки и мытарства, и уход с родной земли, и тысяча погибших – съеденных, сожжённых, замёрзших от холода, – всё это случилось ради того, чтоб она, эта девка, обрела своего любимого.

* * *

Малой Потык приходил ко мне во сне, много раз, и всегда весёлый, довольный, как будто там, в другом мире, ему всё время наливают сладкого пива и дают зажевать жареной бараниной.

Он смеётся и говорит, что на нас нет никакой вины.

Все эти мои речи – про то, что нас надо понять, и что мы не могли поступить иначе, и что всё случилось ради пятнадцатилетней девушки – это на самом деле не мои речи, а его, Потыка.

Ещё он всё время повторяет, что волхвы врут, что богов на самом деле меньше, чем люди думают. Но сколько именно – никто не знает. Может быть, трое или четверо.

Он говорит, что согласен со мной: нет никакого Коловрата. И мир вращается не по кругу, а движется сложным, извилистым путём, подчиняясь таким законам, понять которые человек не умеет.

Ещё раз повторю: мне очень жаль этого мальчишку, – столько лет прошло, а я не могу его забыть.