— Что, милая? — встретил ее Федор. — Аль недобры вести несешь?

— Не то, майн херц, чтоп недопрый, только странный ошень. Слыхнулось, что кто-то думаль разбивать твое дело. А для того корят тебя, майн херцхен, сущею небылицею. Насказывают старый Отяев, что ты-де колдун и чернокнижник. И что книги читаешь все неправославные и на бумага знаки чертишь от черта и диавола...

Такого приговора наш капитан никак не ожидал. Некоторое время он смотрел на женщину, не понимая смысла сказанного, а потом, вникнув, повалился на лавку и захохотал.

— Полно, голубушка, — говорил он, отсмеявшись, — да то ли ты говоришь? Неужели и впрямь меня с моими ландкартами в чернокнижники произвели? Вот уж не думал, что от знания наук можно нажить себе молву худую... Ну, а она-то, Дарья-то Ивановна, неужто и она верит такому-то вздору?..

— Нет, майн херц, нет, как можно верить. Дарья Ифановна сама есть девиц ученый. Но и ей, я видаль, неприятны такие каверзы. Да Иван-то Васильевич — человек на старый толк, как услыхал про то, так и ставал в пень...

— Ну, коли так, то и начинать дело не станем. Время свое скажет.

— Так-то лучше, майн херц, так-то правильно. Как говорят: с такое дело спешить — не сталось бы после тужить...

Несмотря на легкий внешне отказ от сватовства, дался он Федору непросто. Крепко прилепился к сердцу образ семнадцатилетней девушки с серыми большими глазами. Не раз в мучительных сновидениях видел он ее в самых соблазнительных обличиях и, просыпаясь в поту, бегал в сени к кадке с ледяною водой. Даже труд свой «Екстракт диурналов...» оставил. Семен только головой качал, смахивая гусиным крылом пыль с рулонов карт и стоп исписанной бумаги на господском столе.

— Истинно бают, от нашего ребра не жди добра, — ворчал он про себя. — Вишь ты, в чернокнижники записали. Так ведь рази на женской норов утрафишь?

6

В народе говорят, что и в лютую стужу января-просинца весна солнечным лучом о себе весть подает. Февраль-бокогрей ей путь-дорожку указывает, а по-зимний март месяц из-за синя моря, из-за Хвалынского, тепло на Русь ведет. Появляются первые проталины на полях. Налетают грачи на старые гнездовья: то-то крику, то-то граю... Незаметно катит последний по-зимний, предвесенний праздник Благовещения Пресвятой Богородицы, двадцать пятый день марта. В сей день положено было начало таинству общения Бога с человеком, когда архангел Гавриил принес деве Марии благую весть о грядущем рождении у нее божественного младенца — спасителя человечества...

Поутру Семен растворил дверцы клеток, выпустил чирикающих пленников, купленных перед тем у ловцов на рынке. И с просветленным ликом после службы принес барину миску квашеной капусты, политой постным маслом, да ломоть хлеба.

— Ты что, братец?.. — начал было Федор, глядя на скудную трапезу.

— Кто, сударь, сей пяток постом и молитвою стретит, от нутряной скорби будет от Господа помилован.

— Так ведь, слава Создателю, вроде бы не стражду...

— А еще, бают, от плотской похоти и диавольскаго искушения...

Федор покраснел:

— А ты где это видывал, что я похотничаю, поблажаю страстям своим? Ты в уме ль своем, старый...

— А вы не сердитесь, батюшка, не гневайтесь на меня, старого. Ничаво-то я худого не мыслил. Да и нету в том ничаво зазорнаго, люди вы молодые еще, а ноне по весне и щепка на щепку лезеть...

— Ну ин ладно, будет об сем и толковать. Только с чего бы это тебе в голову-то могло прийтить?

Некоторое время Семен молча и как бы бесцельно слонялся за спиною барина, поправляя вовсе в том не нуждавшиеся вещи, и молчал. А потом заговорил:

— С чаво, с чаво... А с таво, что уж вона не в первой раз дворовые господина Отяева к нам в людскую избу шастают. Да все чо-то выспрашивают, да выведывают.

— Об чем же оне?

— Да все об вас, сударь. Как, мол, живете, да нет ли на примете еще невест каких? И когда в деревню собираетесь?..

На том этот разговор и закончился. А через неделю заявился вдруг к нему гость нежданно-негаданный, давний сослуживец Аникита Белкин. Эхма! Сколько веселых дней было ими препровождено во столичном граде!.. Ныне был он тоже в чине флотского капитана. И заехал, как говорил, случайно, прознавши об его отпуске из Астрахани. Несмотря на то что сам был уже женат, оставался Аникита человеком веселым и легкомысленным. Он тут же стал клонить Федора на гульбу и, несмотря на всяческие его отнекивания, вырвал-таки согласие приехать на Красную Горку к нему, в подмосковную его деревню, где соберется молодежь на гулянье.

— Может, и ты, Федор Иванович, судьбу свою промеж них сыщешь!.. — говорил Белкин со смехом, показывая, что не скрывает за словами своими никакого умысла. Федору и хотелось и не хотелось ехать.

С незапамятных времен: считалась предпасхальная Радоница, или Фомина неделя, — праздничной. Начиналась она сразу за воскресеньем. Этот день и доднесь у нас неофициально называют «родительским понедельником». Ходят люди на могилы родных и близких, трапезуют там, поливая холмики земляные над усопшими сыченым медом, а то и вином.

Заневестившиеся девушки ждут этой поры не меньше, чем Пасхи. А парни в селах готовятся к смотринам. Еще в языческие времена считалась эта предстрадная неделя свадебной. В воскресенье на высоких холмах зажигали наши древние предки яркие костры в честь Даждь-бога. Старики вершили суд-полюдье. В понедельник и вторник устраивали тризны по усопшим. Помолвленные жених с невестой просили у могил сродников своих благословения «на любовь, на совет да на племя-род»...

Всю седмицу до воскресенья — Красной Горки хозяйки по обычаю оставляют на столе после трапезы кушанья на ночь, считая, что изголодавшиеся за зиму покойники непременно заглядывают на Радоницу в свои прежние жилища проведать оставшихся да проверить, памятуют ли о них... «Не угости честь честью покойнаго родителя о Радонице — самого на том свете никто не помянет, не угостит, не порадует».

Среда Фоминой недели считалась днем браков, оглашаемых и благословляемых когда-то жрецами на тех же Красных Горках. Четверг и пятница посвящались «веселому хождению вьюнитства», когда молодежь с песнями ходила под окнами повенчавшихся на Красной Горке,