факт. Кроме того, как раз в эти же годы в Равенне работал Джотто. Правда, биограф Данте Джорджо Вазари считал, что художник приехал в Равенну как раз по приглашению Данте.

Гвидо Новелло позвал поэта жить в свой город и подарил прекрасный дом. Он не прогадал — Данте принес ему славу, тем более — пребывание поэта в Равенне чудесным образом совпало с годами ее наибольшего расцвета. Наш герой обрел в Равенне почет и уважение, чего не добился в родном городе. В последние годы вокруг поэта собрался кружок почитателей, среди них были врачи, юристы, ученые. Данте обучал их стихосложению, и сам правитель очень любил посещать заседания, на которых читал наизусть отрывки из «Божественной комедии».

Здесь хочется нарисовать картину идиллической гармонии в отношениях творческого человека с его меценатом, но, скорее всего, в полной мере таких отношений не было. Существует некое довольно резкое послание Данте к Гвидо Новелло, хотя некоторые исследователи сомневаются в его подлинности. Возможно, да Полента не соответствовал представлениям Данте о покровителе или поэт вообще не мыслил себя объектом меценатства, а только самостоятельной фигурой. Кстати, не потому ли он так упорно стремился к дипломатическим поручениям и добился их на свое несчастье?

При всех своих мирных устремлениях Гвидо Новелло да Полента не всегда мог оставаться в стороне от бурлящих итальянских междоусобиц. Например, в начале 1319 года Равенне пришлось участвовать в стычке с Баньякавалло по поводу спорных долин и лесов, а в 1321-м — он приказал своему брату Джованни захватить в плен их родственника.

Дипломатическая миссия Данте, стоившая ему жизни, касалась отношений с Венецией. Они оставляли желать лучшего уже довольно давно. Обстановка обострилась из-за контрабанды соли, которая в те времена представляла большую ценность. В результате Венеция установила строгую монополию на соль и другие товары, которые проходили через порт Равенны, и начала осуществлять очень строгий надзор за торговыми делами в Равенне, в частности, построила форт Маркабо. Правителя это радовать не могло. Он посылал Данте в Венецианскую республику не один раз, возможно, первое общение по поводу уступок и смягчения венецианских требований состоялось в 1318 году.

Несмотря на красноречие Данте, переговоры оказались бесплодными. В августе 1321 года и без того неважные отношения ухудшились еще больше. Равеннские пираты напали на венецианский торговый корабль, в результате стычки погибли венецианцы. Венеция собралась заключать союз с соседними городами, чтобы идти войной на Равенну. Тогда нашего героя снова отправили послом в Светлейшую республику, и на этот раз переговоры оказались успешными. По легенде, Данте смог подавить своим красноречием дожа и венецианских сенаторов, которые якобы испугались его влияния. На самом деле, конечно, трудно представить себе правителей, боящихся абстрактного красноречия, вопрос, чтό именно произносилось. Единственный козырь, который имелся у Данте, — это личное покровительство Кангранде, правителя Вероны, и угроза привлечь веронские войска на помощь Равенне, — как раз и мог возыметь нужное действие.

* * *

Здесь не было видно моря, но в воздухе ощущалась морская свежесть, покрывавшая город невидимым шатром, купол которого поддерживала высокая башня базилики в честь святого Франциска Ассизского (Сан-Франческо). Данте часто заходил сюда, нагулявшись по холмам, и сидел в тишине, наблюдая, как длинные клинки солнечных лучей рассекают мозаику надвое. Ему нравилось в Равенне всё — красота города, большое количество ясных дней, умиротворенный покой. Но более всего — милость правителя города Гвидо да Поленты, даровавшего изгнаннику дом. Теперь Алигьери мог больше не бояться встретить старость на улице.

Он не чувствовал обиды на Кангранде. Веронский правитель приглашал его жить к себе и делал щедрые подарки. Подарить жилье вельможа не догадался — разве это повод обижаться? К тому же Верона казалась поэту слишком суетной.

Данте посадил во дворе своего нового дома лимонное деревце. Оно росло на удивление быстро и вскоре стало точной копией погибшего флорентийского сородича. Иногда поэту казалось, что, если хорошо порыться под его корнями, — отыщутся коралловые шарики тех разорванных четок. Но вместо этого он рылся в своих воспоминаниях и познаниях, выстраивая адское здание со множеством людей, — которых ему доводилось знать лично и о которых он прочитал в исторических хрониках. Перевернутый собор из человеческих судеб становился все больше, врастая в центр земли. Маленькие кирпичики терцин образовывали прочную поэтическую кладку, способную пережить века.

Он так сроднился с Вергилием, некогда явившимся ему во сне, что порой обращался к нему с вопросами, будто к приятелю, находящемуся в соседней комнате. Однажды, просидев над рукописью двое суток подряд, Алигьери позвал своего выдуманного наставника и вздрогнул, услышав в глубине своего сознания далекий, странно знакомый голос:

— Данте, зачем ты зовешь, кого не знаешь? Позови меня, я спасу тебя от неверного пути, на котором ты стоишь.

— Кто ты? — не спросил, а скорее подумал он. И так же мысленно услышал ответ:

— Это я, это я, поистине я Беатриче. Послушай, что скажу тебе:

Когда я к духу вознеслась от тела,

И силой возросла и красотой,

Твоя душа к любимой охладела.

Ты устремил шаги дурной стезей,

К обманным благам, ложным изначала,

Чьи обещанья — лишь посул пустой[66].

Пришедший к своему подопечному Гвидо да Полента обнаружил поэта лежащим на полу в глубоком обмороке. Тут же позвали лекаря, который пустил кровь. Данте быстро пришел в себя. Правитель Равенны встревоженно сказал ему:

— Послушай, не от своей ли поэмы ты болеешь? Не полезно человеку пребывать в преисподней хотя бы и лишь одним воображением.

— Но ведь вы так любите это произведение и даже учите его наизусть, — Алигьери с болью смотрел на своего благодетеля, — и потом, я… я уже не смогу бросить эту работу.

— Но зачем же бросать? — удивился Гвидо. — Просто не нужно делать ад главным героем. Пусть он будет лишь не самой большой частью твоего замысла. Например, одной третью. А две другие подели между чистилищем и раем.

— Да! Она говорила то же самое! — вскричал поэт с такой страстью, что да Полента испугался за его рассудок.

— Спокойно, спокойно. Тебе просто нужно хорошо отдохнуть, — бормотал он, расплачиваясь с лекарем.

На следующий день Данте пришел к нему с черными кругами под воспаленными глазами.

— Не знаю, что со мной, — пожаловался он, — но, вероятно, мне придется уехать. Я должен попасть на родину, чтобы хоть раз увидеть детей перед смертью.

Речь поэта звучала столь убедительно, что Гвидо да Полента захотелось схватить его за руку, дабы не отпускать из Равенны. Разумеется, правитель сдержался и сказал успокаивающим тоном:

— Не стоит. Ты же понимаешь, что это невозможно. Особенно теперь, когда ты отказался от возможности прощения.

— От этого унижения?! —