— А вы среднюю школу окончили? — изучив квитанцию, поинтересовался Джордан.

— Почти, — ответил опешивший Риверс.

— Вы неправильно написали слово «нарушение», — заметил Джордан. — Вы неправильно написали слово «передвигался».

— Все, что надо, я написал, — отрезал помощник шерифа.

— Ну и что мне делать с этой квитанцией? — спросил Джордан.

Пробираясь сквозь толпу, помощник шерифа крикнул через плечо:

— Можешь съесть ее вместо ланча, маленький орел.

Толпа начала рассасываться, и большинство не видели, как Джордан совершенно спокойно сунул квитанцию в рот, словно лошадь морковку. Он сжевал ее и, сделав несколько судорожных движений, проглотил.

— Ты играешь в бейсбол? — спросил его я.

— Я играю во все игры, — ответил Джордан, впервые взглянув на высокого поджарого мальчика с приплюснутым носом. Именно таким я был в те годы.

— И как успехи? — поинтересовался Майк.

— Да так, потихоньку. — На секретном языке атлетов Джордан дал понять, что перед нами спортсмен. — Меня зовут Джордан Эллиот.

— Я знаю, кто ты такой, — произнес Кэйперс. — Мы троюродные братья. Я Кэйперс Миддлтон.

— Мама сказала, что тебе будет стыдно общаться со мной, — улыбнулся Джордан. В его самоуверенности было нечто очаровательно обескураживающее.

— Слыхал, что ты странный, — сказал Кэйперс. — И ты только что это доказал.

— Кэйперс! Что за имя. В Европе каперсами называют маленькие ягоды, которые кладут в рыбу и в салаты. На редкость дерьмовый вкус.

— Это фамильное имя, — оскорбился Кэйперс. — Оно вошло в историю Южной Каролины.

— Ой не могу! — Майк притворился, будто его вот-вот стошнит.

— Мой отец говорит, что все здешние Эллиоты — теплое говно, — признался Джордан.

— А вот и нет. По меркам Южной Каролины, прекрасная семья. Просто замечательная, — заявил Кэйперс.

— Эх, надо было мне взять гигиенический пакет, когда я в последний раз летел на «Дельте»[116], — бросил Майк, и Джордан рассмеялся.

— Я Джек Макколл, — протянул я ему руку. — А Макколов в нашем городе практически ни во что не ставят.

— Майк Хесс, — поклонился Майк. — Таким, как мы, Кэйперс позволяет чистить свой фамильный герб.

— И тот и другой происходят из очень хороших семей, — заметил Кэйперс.

— На самом деле Кэйперс считает нас белой рванью, — сказал я. — Но без нас он помрет с тоски.

— Тебе не следовало есть квитанцию, — пожал плечами Кэйперс. — Это неуважение к закону.

— Пусть попрактикуется, — бросил я. — Нам еще надо побить троих парней.

— Как мы объясним тренеру Лэнгфорду его длинные волосы? — спросил Кэйперс.

— Он же из Калифорнии, — напомнил Майк. — Это все объясняет.

Если бы мы вышли на бейсбольное поле с вождем Мау-мау[117]или с тибетцем, занимающимся плетением корзин, реакция Лэнгфорда была бы даже менее скептической.

— Ну и что это у нас такое? — поинтересовался Лэнгфорд.

— Сын военного, тренер, — ответил я. — Приехал из Калифорнии.

— Он похож на русского коммуниста, — нахмурился Лэнгфорд.

— Это кузен Кэйперса, — сообщил Майк.

— Дальний родственник, — поспешил поправить его Кэйперс.

— Калифорния, говорите… — задумался Лэнгфорд. — У нас есть лишняя форма, сынок. Ты когда-нибудь играл в эту игру?

— Да так, чуть-чуть, — ответил Джордан.

— Питчером был?

— Раз или два. — Надо говорить: «Раз или два, сэр», — заявил Лэнгфорд.

— Сэр, — ответил Джордан, так, словно произнес слово «дерьмо».

У него был талант ставить взрослого в неудобное положение, при этом формально не допуская грубости. Со времен сражения при форте Самтер Джордан Эллиот был первым бунтовщиком, переступившим пределы Уотерфорда, первым человеком, смотревшим на людей во власти как на чужих, беспардонно вмешивающихся в дела других и ставящих себе целью подавить природную жизнерадостность молодежи.

Пока он надевал форму, Кэйперс сказал:

— Похоже, мы сделали большую ошибку, пригласив его к нам.

— А мне он нравится, — возразил Майк. — Он не облажается. Мне бы тоже хотелось так себя вести, будь у меня хоть капля смелости. Но честно скажу, у меня ее нет.

— Он спортсмен. Это точно, — заметил я, изучая его скейтборд. — А вам хотелось бы прокатиться на такой штуке?

— Мама мне все о нем рассказала. Им давно следовало отправить его в школу для трудновоспитуемых, — заявил Кэйперс.

— Посмотрим, как он будет играть, — ответил я.

— Он просто сын бедного морпеха. Они каждый год к нам приезжают. Надо дать ему шанс, — добавил Майк.

— Такие, как он, не умеют приспосабливаться, — нахмурился Кэйперс. — Они не знают, кто они такие. У них нет места, которое они могут назвать домом. И мне их жаль.

— Он же Эллиот. Эллиот из Южной Каролины, — поддразнил его я.

— Из хорошей семьи. Очень хорошей, — радостно подхватил Майк.

Кэйперс улыбнулся, глядя на Джордана, вышедшего на поле.

— Ну, новенький, подавай, — произнес Лэнгфорд, кинув Джордану перчатку и мяч. — Где твой шлем?

— Не налез.

— А все твои проклятые калифорнийские патлы, — нахмурился тренер. — С этим надо что-то делать. Отис, ты с битой, сынок. Остальным разойтись по полю.

Кэтчер Бенни Майклс поправил форму, присел за «домом» бэттера и начал принимать от Джордана разогревающие мячи. Джордан разогревался медленно, но было видно, что он не первый раз в роли питчера. Никаких вывертов при подачах не было, он действовал грамотно и деловито. И тут Отис Крид открыл свой рот.

Отис первым в детской лиге стал на регулярной основе жевать табак, и при этом его не тошнило. Его отец заправлял шлюпочным хозяйством на наших реках, и с первого взгляда было видно, что Отис, загорелый и веснушчатый, вырос среди лодок, дыша запахом машинного масла ремонтируемых моторов. Он мог разобрать и собрать мотор лодки так же легко, как солдат — самозарядную винтовку М-1[118]. Тем не менее Отис не умел разобрать утвердительное предложение или найти значение X в простейшем алгебраическом уравнении. Уотерфорд славился своими кулачными бойцами, и Отис Крид расхаживал по городу вальяжной походкой прирожденного хулигана.