Генералу явно надоело играть в эту игру, да и я, признаюсь, устал и начал потихоньку раздражаться, но, когда мы добрались до пьяццы дель Пополо, я уже точно знал, что нас не преследуют. Тем не менее генерал был как стальная пружина, и это тревожило меня. Он явно не был расположен к легкомысленному разговору, да и римские красоты его не заинтересовали.

Мы вошли в бар «У Росати», и я заплатил за два капучино. Хотя вид у генерала был сердитый, но ему ничего другого не оставалось, как участвовать в нашем изнурительном мероприятии. Бар постепенно заполнялся бизнесменами, пришедшими на аперитив, прежде чем отправиться на ланч в любимый ресторан.

Генерал внимательно посмотрел на меня, когда мы услышали шум вертолета над головой, однако лицо его осталось абсолютно бесстрастным. Мы мало что могли сказать друг другу, не разбередив старые раны, и это молчание угнетало меня. Генерал же абсолютно спокойно находился в обществе людей, относившихся к нему с неприязнью. Это заставляло их дергаться и делать ошибки, а он этим охотно пользовался.

— Что теперь? — поинтересовался генерал.

— Не знаю, — ответил я, бросив взгляд в сторону пьяццы дель Пополо. — Нужно потерпеть.

— Я терпел, а мы только и делали, что ходили кругами.

И тут я увидел Ледар. Она пришла со стороны виа дель Бабуино и направилась к огромным воротам — порта дель Пополо. В нашу сторону она не смотрела, зато генерал внимательно наблюдал за ее проходом по площади. В порта дель Пополо въехал синий микроавтобус «вольво» и остановился возле Ледар. Из машины вышли четверо мужчин, все францисканские священники, и стали быстро расходиться в разных направлениях от обелиска в центре площади. Один из священников остановился. Ледар чмокнула его в щеку и указала на нас с генералом.

— А где же его борода? — удивился генерал.

— Сбрил, после того как его показали по телевизору, — объяснил я. — Вы же видели на фотографии.

— Он здорово раздался, — заметил генерал.

Священник направился к нам, но шел как-то вяло и нерешительно, и солнце светило ему в спину, а потому лица было не разглядеть.

— Это он? — спросил генерал. — Я его слишком давно не видел. И солнце бьет в глаза. Не могу сказать, он это или нет.

— Хотите остаться с ним наедине? — спросил я.

— Пока нет, — ответил генерал. — Пожалуйста, останься. По крайней мере на то время, пока ты не представишь меня.

— Зачем вас представлять? — удивился я. — Это же ваш сын.

Священник приблизился к нам и откинул капюшон, обнажив густые черные кудри. Генерал протянул руку для рукопожатия, и в баре за нами произошло внезапное движение. Трое мужчин выскочили из ресторана «Даль Болоньезе». Генерал крепко держал священника за руку, а агент Интерпола в этот момент ловко защелкнул на этой руке наручники. Все входы на пьяццу дель Пополо заблокировали синие «фиаты». Крутились синие мигалки, орали сирены.

— Джек, я же говорил тебе, что ты любитель, — ухмыльнулся генерал. — Меня снабдили специальным устройством, и они отслеживали каждый наш шаг.

— Послушайте, генерал, Джордан хотел, чтобы я передал вам сообщение, если все обернется именно так, — сказал я, глядя, как два агента грубо подталкивают к нам Ледар. — Вы его ничуть не удивили.

— Пусть он все скажет мне лично, — отрезал генерал, глядя на сына.

— Боже мой, Джек, какова теперь моя роль в этой дурацкой шараде? — сняв темные очки, произнес священник с таким сильным ирландским акцентом, что даже итальянские полицейские поняли, что он не американец.

— Где мой сын Джордан Эллиот? — заорал генерал, обращаясь к ирландскому священнику.

— Понятия не имею, о чем вы, — ответил священник, наслаждаясь остротой момента и вниманием собравшейся вокруг нас толпы.

В штаб-квартире Интерпола меня несколько часов допрашивали о моих взаимоотношениях с Джорданом Эллиотом, и я правдиво ответил на все их вопросы. Я ничего не мог рассказать им о ежедневном образе жизни этого священника в Риме. Я понятия не имел, к какому ордену принадлежит Джордан, где он ночует или где служит мессы. Но я с готовностью предоставил список церквей, в которых мы обменивались письмами, и даже услужливо уточнил, что он носит облачение самых разных орденов.

Селестина Эллиот также подверглась суровому допросу относительно подпольной деятельности ее сына, но Джордан защитил ее, как и меня, тем, что не посвятил в подробности своей частной жизни. На вопросы Селестина отвечала с какой-то необъяснимой слепой яростью, но не сказала ничего лишнего.

Ледар отпустили быстро, и часа не прошло. В этом деле, по ее собственному признанию, она была второстепенным игроком: Джордана не видела со времен колледжа и лишь говорила с человеком, который назвался Джорданом, но был скрыт от нее экраном исповедальни. Освободившись, Ледар поехала ко мне на квартиру и с помощью Марии принялась упаковывать вещи Ли для продолжительного пребывания в Америке.

Позднее Джордан сообщил мне, что пока его отец стоял на пьяцце дель Пополо, глядя на идущего ему навстречу ирландского францисканца, сам Джордан был на террасе над книжным магазином «Красный лев» и мог лицезреть вероломство отца во всей красе. Предательство и непонимание были единственными константами в их совместной жизни. Он мог бы простить своему отцу продажность, но только не очередное предательство. Джордан пробыл на террасе достаточно долго и видел растерянность отца, когда тот понял, что сын не угодил в его ловушку и что жертвой стал он сам. Но лицо отца выражало такое страдание, что Джордану даже на мгновение почему-то стало его жалко. Джордан видел, как отец его закрутился на месте, поглядывая на двери, крыши и ограду виллы Боргезе, поскольку явно понял, что Джордан наблюдает за ним и что тактически и стратегически его обошел человек, который никогда не водил в бой солдат. Генерал также понял, что этим поступком забил в свой брак осиновый кол.

В тот вечер, вернувшись домой, я стоял у дальнего окна и смотрел на колокольню Кентерберийского собора, но видел только черноту. Мы с Ледар пытались восстановить события прошедшего дня, но после той сцены на пьяцце дель Пополо ни я, ни Ледар не слышали ничего о Джордане, Селестине и генерале. Когда Ли уже лежала в постели, я рассказал ей всю историю своей дружбы с Джорданом Эллиотом. Сказал ей, что в жизни ничего не происходит случайно.

Выключив свет в спальне дочери, я вернулся в гостиную и налил нам с Ледар по бокалу «Гави деи Гави», охладив его предварительно в ведерке со льдом. Не слишком радостно чокнувшись, мы задумчиво потягивали вино, пока Ледар не прервала молчание:

— Джек, как ты себя чувствуешь? Ты ведь еще не совсем поправился и, должно быть, сильно устал.

— Я так переволновался, что и забыл о своем ранении, — ответил я, приложив руку к голове, а потом к груди.

— А как твой глаз? — спросила она. — Все еще мутный?

Я закрыл рукой правый глаз и посмотрел на нее левым.