но выполнявших волю коминтерновских начальников), Балабанова убедилась в цинизме Ленина относительно «небольшевистских отделений движения, смотревшего на них как на врагов» (указ. соч., с. 221), для деморализации которых (то есть устранения с политической арены. Б.) можно пользоваться услугами профессиональных клеветников (указ. соч., с. 221). Ленин сам был профессиональным клеветником и сознался в этом в мае 1920 года (ПСС. Т. 41. С. 38). И она продолжает: «Новый интернационал стал плодить таких людей, как мух. Вчера врагом была безликая система эксплуатации; теперь врагом стало правое крыло самого рабочего движения. Завтра им должны были стать диссиденствующие левые социалисты, которые во всех мелочах подвергали сомнению доктрину Москвы. Со временем, после смерти Ленина, ими станут сами старые большевики. К 1937 году Октябрьская революция будет ликвидирована от имени “ленинизма”, и цикл будет завершен» (указ. соч., с. 221).

Председателем Третьего интернационала был назначен Зиновьев, «умерший позорной смертью самого презренного, после Муссолини, человека» (указ. соч., с. 230–231). По словам Балабановой, он «настолько привык лгать и ловчить, что не мог понять, почему я пытаюсь установить какие-то основополагающие принципы нашей работы» (указ. соч., с. 233). И вот «этого мастера интриг и клеветы, для которого цель оправдывала любые средства, Ленин поставил во главе организации, которая должна была очистить и сплотить революционные силы всего мира» (указ. соч., с. 232)!

Другого решения и невозможно было ожидать от Ленина мастера интриг и клеветы, подстрекателя убийств и разбоя, и все его ближайшее окружение Троцкий, Сталин, Свердлов, Литвинов, Красин, Калинин, Дзержинский и пр. были типичными представителями политической уголовщины, заплечных дел мастерами, еще со Второго съезда РСДРП руководствовавшимися принципом «Интересы партии и революции выше морали и законов» (Второй съезд РСДРП. Июль август 1903 года. Протоколы. М., 1959. С. 181–182). И, наблюдая ленинское руководство вблизи, Балабанова отмечает его абсолютную приверженность этому принципу (Балабанова… С. 232, 289–290, 307). По ее словам, Ленин «в сотрудничестве с Зиновьевым, как и в своей общей стратегии, руководствовался высшими интересами революции… Ленин был больше озабочен тем, чтобы его решения были действенными, нежели способом, которым они выполнялись. Его главной психологической ошибкой было то, что он не предвидел того, что случится с революцией, когда эти средства станут целью» (указ. соч., с. 232).

Постоянное общение с ленинским окружением и методами его работы как по линии Коминтерна, так и вне стало наполнять Балабанову чувством тревоги за последствия таких методов, которые она считала «опасными как для России, так и для рабочего движения за рубежом… Зачем стараться завоевать лояльность какой-то партии или движения, когда большевикам гораздо легче разрушить его и создать на его руинах послушную секту, зависящую своим существованием от Коминтерна? Зачем обсуждать методы, честно противостоять разногласиям во мнениях, когда, имея за собой ресурсы всего государства, гораздо легче дискредитировать своих более грозных оппонентов, подкупить мнение порядочных и более слабых» (указ. соч., с. 234).

Тревогу Балабановой вызвал и подбор кадров Коминтерна, которые должны были работать за рубежом. Она отмечает, что «многие наши представители и посредники были людьми, давно дискредитировавшими себя в рабочем движении за границей. Их выбрали потому, что у них не было ничего общего с рабочим движением, и поэтому они могли выполнять самые противоречивые и скандальные распоряжения… не испытывая ответственности. Искатели приключений, соглашатели, даже бывшие гонители тех, кто был связан с коммунистическим движением, все они были зерном на мельнице Зиновьева. Они уезжали на выполнение секретных заданий с огромными суммами денег… власть и деньги, исходившие от них, привлекали новых корыстолюбцев со всех сторон… создавая новые партии и рабочие движения на протяжении 1919–1920 годов… Дорогостоящие организации с многочисленным персоналом возникали за одну ночь. Интернационал стал бюрократическим аппаратом еще до того, как родилось настоящее коммунистическое движение» (указ. соч., с. 234–235).

Далее Балабанова констатирует, что «к концу 1920 года Коминтерн представлял чрезвычайно разветвленную систему своих подразделений, разбросанных по всему миру, ставящих целью проникнуть в народные массы и привлечь на свою сторону как можно больше людей. В то время советское правительство беспокоило не столько положение русского народа, сколько контроль над революционным движением в мире. Советское правительство не скупилось на финансирование своей коминтерновской сети. Дух раздора вносила вся эта система в ранее сложившийся механизм рабочего движения, социалистических партий. Раскалывали, оклеветывали, увольняли одних, назначали других, все ради достижения одной цели безоговорочного подчинения диктату Москвы…. Интриги, соперничество за благосклонность Москвы приводили к борьбе внутри коммунистических партий, внутрипартийным и межпартийным дрязгам… Политика лидеров Коминтерна в подборе кадров не по положительным качествам, а по отрицательным (такими легче манипулировать) в итоге привела к поражению рабочего движения, к расколу и дезорганизации левых сил во всем мире… И во всем мире углубилась трещина между левыми и социал-демократами» (указ. соч., с. 281, 283, 284, 286).

Балабанова чутко уловила приверженность Ленина подбору кадров по отрицательным характеристикам, и потому элементарная «честность социалистических лидеров Запада для Ленина и других большевистских вождей была большой проблемой» (указ. соч., с. 276–280).

Чем длительнее Балабанова наблюдала за диалектикой взаимоотношений между большевистскими лидерами и партийной рядовой массой, между лидерами и народом, методами, применяемыми при насаждении социалистической доктрины внутри страны и вне ее, тем она более убеждалась в нарастании противоречий, вплоть до антагонистических, между субъектами этих взаимоотношений, дискредитации и гибельности цели, которой она посвятила свою жизнь. И всю ответственность за поругание ее светлых идеалов она возлагает на лидеров большевизма, отягощенных деструктивной моралью «со дня свершения революции. Никого из тех, кто наблюдал это развитие так, как я, с самого его начала, нельзя удивить его неизбежными плодами. В рамках самого революционного движения вожди большевиков были способны на все, чтобы достичь своих собственных политических и групповых целей… Если бы существовал трибунал для вынесения судебного решения и определения наказания тем, кто нанес ущерб и обесчестил рабочее движение, кто уничтожил его дух, кто ответственен за моральное и иногда физическое исчезновение его самых лучших активистов, то Зиновьев и Сталин возглавили бы список осужденных» (указ. соч., с. 231).

Разлагающую работу в 1920 году руководство Коминтерна проводило и среди красных профсоюзов, всюду проводя принцип «Разделяй и властвуй!» Большевиков, продолжает Балабанова, «в каждой стране интересовало лишь наличие военизированной организации, большевистской партии в миниатюре, которая управлялась бы из самой Москвы и зависела от нее. Представителей многих партий и движений не устраивали 21 условие приема в Интернационал, принятые на Втором конгрессе Коминтерна, сутью которых было беспрекословное подчинение руководству Коминтерна и необходимости перерастания классовой борьбы в гражданскую войну» (указ. соч., с. 286–287).

Серрати, один из руководителей Итальянской