— Бейте их! — визжал Эльфверд. — Бейте их! Убивайте! Убейте их всех!

— Вы должны закрыть ворота! — ревел Этельхельм.

— Бог с нами! — Отец Ода охрип.

Кто-то в нашем заднем ряду кричал, подбадривая нас. Раненые стонали, умирающие вопили, присущий бою запах крови и дерьма бил мне в ноздри.

— Сдерживайте их! — орал я.

Наконечник копья или сакс достал мое левое бедро. Финан нанес укол. Копейщик из второго ряда перешагнул через тело Румвальда, и его щит сомкнулся с моим. Он продержался достаточно долго, чтобы один раз ударить копьем, потом секира опустилась ему на плечо, оставив глубокую рану, и воин повалился рядом со своим командиром. Секирщик, светловолосый детина с забрызганной кровью бородой, замахнулся на меня. Я вскинул щит, встречая удар, доска треснула в том месте, куда он пришелся. Я резко опустил щит и нацелил Вздох Змея ему в глаза. Воин отпрянул. Другой воин занял место умирающего мерсийца и ударил укороченным копьем, вогнав острие секирщику в пах. Секира вывалилась у того из рук, он взвыл и, подобно Ваормунду, осел на колени. Между «стенами» валялись убитые и умирающие, и врагам приходилось перебираться через тела, в попытке мечами и копьями проложить себе путь к воротам. Барабаны продолжали бить, щиты трещали, западные саксы теснили нас, давя числом.

Потом позади меня послышались рев, крики, топот копыт; кто-то толкнул меня в спину, заставив опуститься на колени. Обернувшись, я увидел всадника, орудующего поверх моей головы длинным копьем. Следом появились и другие: всадники прибывали. Кличи мерсийцев звучали все громче. Я с трудом поднялся. Финан отбросил сакс и достал Похитителя Душ, потому что западных саксов оттеснили, дав нам место для длинных клинков.

— Круши их! — воззвал другой голос, и взгляд мой выхватил на миг Этельстана.

В блестящем шлеме из отполированной стали, окованном золотом, он врубался на скакуне в ряды уэссексцев. Пришел король-воин, славный в золоте, безжалостный в стали, длинным мечом поражая врагов. Его воины гнали коней вслед за ним, орудуя копьями, противник дрогнул.

Строй западных саксов просто рассыпался. Длинные копья мерсийских всадников доставали далеко, хотя в другой битве это имело бы мало значения. Лошадей легко ранить, а испуганная лошадь становится бесполезной для всадника. Но в тот день, у Ворот Убогих, конница мчалась яростным потоком, и вел ее король, рвущийся в бой. Грудь его жеребца была в крови, но конь скакал, вставал на дыбы, молотил тяжелыми копытами. Этельстан гнал воинов вперед, размахивая обагренным мечом, и наша «стена щитов», спасенная от гибели, воспрянула духом. Строй, такой короткий и уязвимый, устремился следом. Бритвульф вернулся и примкнул к атаке, призывая своих воинов следовать за ним. Потом конники Этельстана раскололи вражескую «стену щитов», и западные саксы рассеялись в панике.

Итак, один король пришел, а другой бежал.

— Иисус милосердный, — пробормотал Финан.

Мы сидели на нижней ступени лестницы, ведущей на верхние площадки, откуда убегали противники. Я снял шлем и бросил его на землю.

— Проклятущая жара, — буркнул я.

— Лето, — вяло отозвался Финан.

Все новые потоки воинов Этельстана вливались в ворота. Восточные англы, угрожавшие поначалу нам, побросали щиты и давали понять, что происходящее в городе их не касается. Некоторые вернулись к воротам в поисках эля. Они делали вид, что не замечают нас, а мы не замечали их. Иммар принес мне Осиное Жало. Меч лежал на земле передо мной, в ожидании, когда его вычистят. Вздох Змея покоился на моих коленях, и я постоянно трогал клинок, едва способный поверить в то, что обрел его снова.

— Ты выпотрошил того ублюдка, — сказал Финан, кивнув в сторону трупа Ваормунда.

Тут же валялось еще сорок или пятьдесят убитых из «стены щитов» Этельхельма. Раненых оттащили в тень, где они стонали.

— Он был быстр, — заметил я, — зато неуклюж. Я такого не ожидал. Думал, он лучше.

— Здоровенный мерзавец.

— Это да. — Я посмотрел на свое левое бедро. Кровотечение остановилось. Рана оказалась неглубокой. Меня разобрал смех.

— Что смешного? — спросил ирландец.

— Я дал клятву.

— Ты всегда был дураком.

Я кивнул:

— Поклялся убить Этельхельма и Эльфверда, но не сумел.

— Ты пытался.

— Я пытался сдержать клятву.

— Они, наверное, уже мертвы, — заметил Финан. — И они бы не погибли, не возьми ты ворота. Так что свою клятву ты сдержал. А если они еще не мертвы, то скоро будут.

Я смотрел на город, где продолжалась бойня.

— Однако недурно было бы прикончить обоих, — с тоской пробормотал я.

— Бога ради, ты и так уже сделал достаточно!

— Мы, — поправил его я. — Мы сделали достаточно.

Этельстан и его люди на улицах Лундена устроили охоту на Этельхельма, Эльфверда и их сторонников. А таких осталось мало. Восточные англы не хотели за них сражаться, да и многие из западных саксов просто побросали щиты и оружие. Хваленая армия Этельхельма, самая большая за многие и многие годы, оказалась хрупкой, как яичная скорлупа. Этельстан стал королем.

И в тот вечер, когда висящая над Лунденом дымная пелена окрасилась багряным светом заходящего солнца, король послал за мной. Теперь он был королем Уэссекса, королем Восточной Англии и королем Мерсии.

— Все это — одна страна, — заявил он мне тем вечером.

Мы сидели в большом зале Лунденского дворца. Изначально он был построен для мерсийских государей, затем занят Альфредом Уэссекским, потом его сыном, Эдуардом Уэссекским, а теперь стал собственностью Этельстана. Но Этельстана какого? Инглаландского? Я заглянул в его темные, умные глаза, так похожие на глаза его деда Альфреда, и понял, что он думает о четвертом саксонском королевстве — Нортумбрии.

— Государь, ты дал клятву, — напомнил я.

— Воистину так, — сказал он, глядя не на меня, а на зал, где за двумя длинными столами собрались командиры его войска.

Здесь были Финан и Бритвульф, Витгар и Мереваль. Все пили эль или вино, потому что это был пир, торжество, и победители наслаждались яствами, принадлежавшими побежденным. Кое-кто из западных саксов тоже пировал: те, кто быстро сдался и принес клятву верности новому господину. Большинство все еще были в кольчугах, но Этельстан снял доспех и надел черную куртку из дорогой ткани, поверх которой набросил плащ густого синего цвета. Кайма плаща была расшита золотой нитью, на шее у него висела золотая цепь с золотым крестом, а на голове красовался простой золотой венец. Это был уже не мальчик, которого я долгие годы защищал от врагов. Теперь у него было суровое лицо короля-воителя. И выглядел он как король: высокий, статный и красивый. Но не поэтому враги дали ему прозвище Фэгер Кнапа. Эту презрительную кличку они пустили в ход потому, что Этельстан носил длинные черные волосы, которые заплетал в дюжину косичек, перехваченных золотой тесьмой. Перед пиром, когда меня пригласили разделить с ним место за высоким столом, он заметил, как я смотрю на поблескивающие под золотым венцом ленточки, и с вызовом посмотрел на меня.