42

Если бы не эта ужасная война, некоторые вещи вызывали бы у меня одновременно смех и слезы. Сегодня я расскажу тебе сказку, доченька. Все началось, когда я спал как убитый (поскольку в последнее время я сплю очень мало, то могу провалиться в сон где угодно, даже когда веду мотоцикл). Так вот, мне приснился мужчина, который посреди леса распиливал ствол дерева, и, когда я спросил его зачем ты, товарищ, его распиливаешь, он ответил для того, чтобы вам было где укрыться, когда вас будут преследовать враги. Я знал, что это сон, поэтому не очень испугался. А потом этот человек начал распиливать дверь дома; это была дверь школы, которая сейчас служит мне домом. И я спросил его а зачем ты распиливаешь дверь дома, товарищ? И он сказал чтобы облегчить труд тех, кто будет тебя преследовать. И тут я проснулся. Открыл глаза и продолжал лежать неподвижно, словно и не просыпался: этому я научился здесь, в школе. Кто-то пилил дверь. Я испугался, потому что я совсем не храбрец, доченька. После долгих колебаний на цыпочках подошел к двери и понял, что ее не пилят, а царапают. И тогда я вспомнил… С тобой никогда такого не бывало, доченька: внезапно у тебя в голове с удивительной отчетливостью возникает далекое воспоминание, о котором ты давно забыл, и тебе кажется, что это произошло буквально вчера? Вот так и случилось со мной. Я резко, но тихо открыл дверь, и знаешь, кого я там увидел?

Тина разглядывала рисунок собаки с длинной шерстью, высунутым наружу языком и внимательным взглядом; ее голова была повернута в сторону, откуда, по всей видимости, исходил какой-то шум. Как же хорошо рисовал Фонтельес. Знаю я кого-нибудь, у кого есть сканер?

Прошло полгода, доченька, полгода с тех пор, как Ахилл провел здесь, в школе, десять дней, молчаливый, незаметный, преданный защитник детей… И вот он вернулся, такой же молчаливый, но теперь ужасно грязный, со спутанной шерстью, с язвами на лапах от бесконечного, безостановочного бега, тощий, как бумажный лист. Он лизнул мне руку и вошел будто к себе домой, осмотрел все углы, взбежал по лестнице на чердак и, повизгивая, уселся у двери.

– Ты что, потерял их? Где они?

Он снова лизнул меня, потерся о мои ноги, словно кот, и тут я догадался, что он, должно быть, очень голоден, и дал ему кусок хлеба с колбасой, которые предназначались мне на завтрак. Я никогда не видел, чтобы ели так быстро. Никогда, доченька. Потом бедное животное рухнуло на пол в углу и заснуло мертвым сном. Вероятно, пес впервые заснул в безопасном месте после долгих месяцев скитаний.

Позднее лейтенант Марко, с которым мне хотелось бы, чтобы ты познакомилась, когда его снова можно будет называть Жоаном Эспландиу из дома Вентура, поведал мне, что та семья из Лиона почти дошла до португальской границы; но в двух шагах от Бейра-Алты автомобиль, в котором ехала семья и проводник, остановили, потому что кто-то донес на проводника. Доченька моя, делай все что угодно в жизни, но никогда не становись доносчицей. Твоя мама объяснит тебе, что это значит. Я все время думаю о полных страха глазах Ива и Фабриса, особенно теперь, когда знаю, что злой людоед из сказки все-таки схватил и вот-вот съест их. Лейтенант Марко сказал мне, что семью, фамилия которой мне так и неизвестна, отправили обратно во Францию Третьего рейха, и там их погрузили в один из поездов, заполненных евреями, которые направлялись в Германию, в концентрационный лагерь в Дахау, откуда, как говорят (хотя я отказываюсь в это верить), никто не выходит живым. Бедные дети: медведь схватил их, когда они уже почти добрались до цели. Бедные мои дети. Так что Ахилл очень издалека вернулся в этот забытый богом уголок в Пиренеях, место, где он, возможно, наслаждался единственными днями отдыха за все время своей долгой одиссеи.

– Откуда взялся этот пес?

– Это беспризорная собака. Я ее приютил у себя.

– Неплохой песик.

– Да.

– Породистый.

– Ты так думаешь?

– Да, это спаниель. Интересно, что он тут делает?

– Должно быть, потерялся.

– Здесь? Как это пес мог потеряться здесь? – с недоверием спросил Валенти Тарга. – В этих чертовых горах? Что, бродил в зарослях, как дикий кабан?

Засунув руки в карманы и откинувшись на спинку стула, он терпеливо ждал, пока Ориол закончит просматривать документы. В кабинет вошел Баланзо, мужчина с тонкими усиками, но, повинуясь энергичному жесту Тарги, тут же закрыл за собой дверь.

– Но я не адвокат, – сказал Ориол, подняв голову от бумаг и внутренне содрогнувшись.

– Это тебе для ознакомления. Если хочешь, можешь сделать то же самое.

Это был иск сеньора Валенти Тарги, алькальда и руководителя местного отделения движения, выдвинутый против Манела Карманиу, жителя Торены, проявляющего враждебность к режиму, двоюродного брата Вентуры, свояка лейтенанта Марко; во исполнение сего искового заявления вышеупомянутый Карманиу лишается принадлежащих ему трех гектаров земли, кои переходят в собственность сеньоры Элизенды Вилабру Рамис из дома Грават, владелицы смежных земель. Второй документ устанавливал право на обмен этих трех гектаров пастбищных угодий и еще пары прилегающих к ним гектаров на большой участок земли на горе Тука под названием Тука-Негра, не представляющий ценности для земледелия и скотоводства и находящийся в собственности Жасинта Гаварри из дома Баталья, который, кроме того, должен выплатить денежную компенсацию другой стороне договора мены ввиду очевидной разницы в стоимости подлежащих обмену участков.

– Ну хорошо, но я не понимаю, зачем ты это делаешь и зачем сеньора…

– Я тебе это показываю не для того, чтобы ты задавал мне вопросы. Если хочешь… В общем… – Валенти встал, чтобы плотно прикрыть дверь своего кабинета, и снова сел. Потом, понизив голос, сказал: – Если хочешь воспользоваться конъюнктурой, я могу сделать тебя богатым.

– Как?

– Если хочешь заполучить какой-то участок земли, заявляешь на его владельца. Об остальном позабочусь я. Ну, разумеется, за разумную комиссию.

Ориол открыл рот и улыбнулся, чтобы скрыть замешательство.

– Я не хочу никаких земель.

– Не хочешь земель, не хочешь комиссионных, не хочешь подарков…

Тарга вновь инстинктивно взглянул на дверь, словно желая убедиться в том, что она по-прежнему закрыта.

– Ты вынуждаешь меня сомневаться в тебе. – Он положил бумагу на стол перед собой. – Это ведь ничего не стоит.

– Почему тебя так беспокоит, что у меня нет никаких экономических интересов?

– Меня не беспокоит, меня бесит. И заставляет меня сомневаться в тебе.

– Почему?

– Потому что чистоплюи всегда опасны.

– Но я не чистоплюй.

– Так тогда делай то же, что все, черт побери! – Он сердито ударил себя кулаком по лбу и крикнул: – Любой, у кого есть хоть два вершка во лбу, пользуется случаем. Чтобы компенсировать приносимые жертвы.

– Это совсем не обязательно.