Элизенда сглотнула слюну и устремила взгляд на расплывающуюся стену в глубине комнаты. С напором:

– Ты выполнял свою работу.

– Нет, я любил тебя.

У нее перехватило дыхание, потому что Хасинто внезапно стал огибать стол, бормоча у меня не было жизни, потому что вся она состояла в служении тебе; я не женился, не создал семьи, много лет не видел свою сестру, узнал твои секреты и твои капризы и вынужден был все это проглотить, потому что, когда я только начинал служить тебе, ты заставила меня поклясться в вечной верности самым святым, что у меня есть. И я всегда хранил тебе верность. Ради тебя я подчистил столько грязи, Элизенда. А теперь ты не разрешаешь мне остаться здесь еще на какое-то время, потому что я теряю зрение и рефлексы. И вышвыриваешь меня из дома. Потом в качестве завершающего обвинения он добавил еле слышным голосом а ведь ты тоже слепнешь, не забывай об этом.

– Не приближайся ко мне. Я попрошу сеньора Газуля компенсировать тебе моральные издержки.

– Никакой вашей дерьмовой компенсации мне не нужно. Я хочу умереть в этом доме, ведь он уже и мой тоже.

Элизенда вновь обрела свое привычное хладнокровие.

– Хочешь умереть – умирай, – бросила она ему.

– Да проклянет тебя Бог, сеньора Элизенда.

– А вот с Богом не шути! – В ярости: – Думай, что говоришь.

– Я член семьи. Я не могу уйти на пенсию из семьи.

– Теперь-то я вижу, что ты никогда ничего не понимал.

Внезапно, не раздумывая, Хасинто Мас сделал то, о чем не переставал мечтать тридцать семь лет, девять месяцев и шестнадцать дней: прикоснуться к ней, схватить ее, заключить в объятия, стать одним из немногих счастливчиков, которые ею обладали. Как тот всезнайка-учитель; как сукин сын Кике Эстеве; как гражданский губернатор Назарио Пратс; как Рафел Агульяна из Лериды, который хотел предъявить ей официальное обвинение, чтобы денонсировать договор, а она в ответ пригрозила, что обвинит его в изнасиловании; как Газуль и, конечно, как Сантьяго, единственный, кто был ее законным мужем. Хотя с этим-то она вряд ли часто спала, поскольку они ненавидели друг друга. И еще черт знает сколько там министров из Мадрида, я все это словно воочию вижу. Он схватил сеньору за запястья. Она побледнела, ибо за всю жизнь ни один слуга не смел так дерзко хватать ее. Ни один до нее даже не дотрагивался. Она хотела закричать, но ей помешал страх перед оглаской. Побледнеть еще больше она уже не могла, но если бы могла, то непременно побледнела бы, ибо этот негодяй не удовлетворился тем, что схватил ее за запястья, но еще и принялся обнимать, с силой прижимать к груди и искать ее губы; она была на грани обморока, отбиваясь от невыносимой атаки слуги, но ему удалось задрать ей юбку и дотронуться до бедра с пульсирующей в мозгу мыслью наконец, наконец-то…

– Отдайся мне.

– Да ты с ума…

– Нет, я не сошел с ума, – резко перебил он ее. – Ты должна со мной переспать.

Элизенда не могла ни кричать, ни визжать, и Хасинто Мас прекрасно это знал. Она скорее готова была умереть, нежели выставить себя на посмешище перед жителями Торены. Поэтому, несмотря на ее сопротивление, он смог задрать ей юбку, подхватить на руки и отнести на диван, на который через двадцать шесть лет сядет Тина и спросит ее вы знаете, где я могу найти его дочь?

На этот раз удивление пришлось скрывать Элизенде. Немного помолчав, она спросила:

– Какую дочь?

– Его дочь. У учителя ведь была дочь, разве нет?

– Откуда вы знаете?

Еще один редкий момент, когда у нее из рук выскальзывают поводья управления миром и она ощущает свою беззащитность. Как узнать, что происходит на самом деле? Чего она хочет, эта любопытная училка?

– Да, переспать, – настаивал Хасинто. – Это твой долг. – И сухим, словно механическим голосом: – Раздевайся, любовь моя.

Он отпустил ее запястья. Снял с себя рубашку, брюки и старомодное нижнее белье. Элизенда, оцепеневшая от нелепости положения, никак не реагировала. Ее шофер, верный, преданный, бессловесный, стена, которая всю жизнь защищала и прикрывала ее, демонстрировал перед ней свои срамные места, восставшие гениталии. Почти теряя сознание, она опустилась на диван. Ее напугал новый, неведомый прежде блеск в глазах Хасинто. Почти такой же страх она испытает через несколько месяцев, когда, сидя на том же самом диване, прочтет эту ужасную анонимку. Она посмотрела на голого шофера и отстраненно, безучастно покачала головой. И это тот самый слуга, что был тщательно отобран среди прочих кандидатур в смутное время, наступившее после смерти ее отца и брата. Слуга, отвечавший за безопасность молодой Вилабру своей жизнью, мужчина, живший для нее и ради нее двадцать четыре часа в сутки, сейчас стоял перед ней совершенно голый, вымаливая у нее любовь, прося о невозможной, абсурдной близости. Она приготовилась к бою.

– Да пошел ты куда подальше… Тебе так больше нравится?

– Раздевайся.

– Ты сможешь овладеть мной, только если убьешь.

Она встала и вплотную приблизилась к Хасинто, борясь с отвращением и обретая прежнюю уверенность, и добавила в общем так: или ты убиваешь меня, или одеваешься. Прикрой свое смехотворное брюхо и исчезни из моего дома, или закончишь жизнь в тюрьме. Если бы это зависело только от меня, ты бы вообще никакой пенсии не получил.

Член Хасинто моментально съежился, даже не посоветовавшись со своим хозяином, ибо он-то отчетливо осознал, что между сеньорой и им ровным счетом ничего не изменилось и не может измениться никогда.

45

Старуха Вентура провела кончиками пальцев по усам, а потом нежно погладила суровые глаза на пожелтевшем от времени лице.

– Мой Жоан. Я никогда не видела этой фотографии. – Она взглянула на дочь. – А ты?

– Нет, не видела.

– Что там написано? – Старуха протянула газетную вырезку Тине и в ожидании ответа взяла чашку своей дочери и, прикрыв глаза, с наслаждением вдохнула аромат кофе. – Так что там написано? – повторила она.

– Что, похоже, бандита Жоана Эспландиу из дома Вентура в Торене, известного также под именем лейтенанта Марко, видели в окрестностях города Лерида.

– И когда это было?

– В мае тысяча девятьсот пятьдесят третьего года.

Старуха Вентура украдкой взглянула на дочь, и та ответила ей таким же мимолетным взглядом. Тина почувствовала себя лишней в этом бессловесном диалоге и решила напомнить о себе.

– В чем дело? Что происходит?

– Отец приходил… Ладно… – И сухим тоном: – Давай не будем об этом, мама.

– Это было пятьдесят лет назад, дочка. Думаю, можно уже об этом рассказать.

– Он ведь тайком приходил к вам, не так ли?

– Да, приходил два раза.

– Три, – уточнила старуха.

– Ну да, три, конечно, – подтвердила Селия. Один раз – когда убили моего брата, незадолго до захвата Валь-д’Аран, второй…