«ЦРУ! – свалилось стремительным домкратом, пригвоздив. – Приплыли!»

– Мы знаем – кто вы, – проговорил американец.

И то не дождь на лбу каплями, то холодный пот прошиб… от мыслей-паникеров. Вот тут и убедился в превосходстве инстинкта выживания, что, как и страх, имеет три ипостаси и буквально построит тебя по струнке, навытяжку… если, конечно, не взбесишься, не взбрыкиваешь: «а будь что будет!»

Не будет!

Сердце давно вырвалось из груди и стучит где-то рядом, снаружи, отражаясь пульсом в висках, выискивая выход из ситуации (машина плавно, не ревя движком, тронулась, уходя вглубь, явно не на центральный выход).

Лихорадило, скакало в голове, пытаясь собрать в цепочку логики пока несобираемое.

«Эй, притормози, время, растяни минутки в часы, дай им потикать – успеть сообразить, обдумать, пока в тебя не вогнали шприц, не закинули в багажник или что там они намереваются… а кстати, что? Что сделают? Вывезут в посольство? За рубеж?!»

Припертый к стенке рассудок, наконец, тащит из закоулков мозга трезвую оценку, отдавая себе отчет: «Их интерес к моей персоне вызван не чем иным, как… понятно чем – крейсер-пришелец! Откуда информация? Скорей, утечка где-то здесь, в коридорах Лубянки или Кремля. И я однозначно им нужен живым. Черт! Вывезут за рубеж – никуда уже не денешься, вытрясут всё!

Способы есть – от гуманных до… наоборот. А просто поставят перед фактом, что лучше сотрудничать. Кстати! Почему сразу не вырубили?»

Мысль проваливается в воронку сознания, чтобы всплыть неожиданным «вдруг»: «Вот! Будь я проклят! Сотрудничать!»

«Что они конкретно знают обо мне? Кто я? Предположим худшее – знают, что я командир крейсера. Что я могу знать и рассказать? Будущее, которое политически будет уже иным? Ха-ха! Так получите…»

Огорошить! Бросив наудачу – как крючок без червяка… Прохрипев, не узнавая собственный голос (показное облегчение далось с трудом):

– Поторопились вы. Рано или поздно при удобном случае я и сам готов был бы пойти на контакт.

«И что он – оторопел? …удивился? – Терентьев вспомнил (надо ж!) имя этого типа: – Бертон Гербер – целый шеф резидентуры!»

Перейдя на английский, завернув адреналин в усмешку… наверняка вымученную – главное найти достоверные аргументы: «черт, придется толкать тему террора… только накрутив ужастиков для пущей увесистости».

– Поверьте, не за горами времена, когда СССР будет рука об руку с США бороться против общей угрозы.

Теперь поприбедняться:

– Я военный человек… морской офицер… кстати, не состою в коммунистической партии. А тот, кто в экипаже, истинно был наделен информацией, из Лубянки не вылезает.

Потянуть время (вдруг поспеет «кавалерия»), сбить американца с толку, главное не «пересолить» – в меру:

– Мир изменится. А кремлевская верхушка продолжает цепляться за старые устои.

Наобещать с три короба, лишь бы вырваться из этого пата:

– И будет больше конструктива, если я останусь в Москве, при структурах власти.

Фразы подбором нужных английских слов лились из Терентьева рвано, порывисто, тогда как в голове повторялось дурацким: «Не хочу в Америку!»

Было видно – настала очередь цэрэушника лихорадить. Это тот момент, когда от твоего решения зависит всё – когда не позвонить начальству, не связаться с посольством, ни тем более с Вашингтоном. Мобильников еще нет.

Синица в руке или журавль в небе?

Было видно – шеф резидентуры думал, наверно, и сам не заметив, как извлек «мальборинку», сунув в рот – видимо, так лучше думалось. Огонек со спички перетек на сигарету, едва уловимо затрещал, поглощая тлением табак. Вкусный табак. Огонек, наверное, был доволен.

«Ну, что ты, рожа американская, уши развесил? Под лапшу…» – в надежде ворочалось в голове Терентьева. И подкинул, чтоб соображал быстрей:

– Время. Сейчас меня хватятся.

– Вас пока на пробежке заменил двойник, – в этот раз янки говорил по-русски, будто во́рон немецким акцентом каркнул. И очень спокойно (холодно) поинтересовался, теребя, стряхивая пепел прямо на коврик, что выдавало обратное – не спокоен: – А вы, говорят, симпатизант западным ценностям…

Хрюкнула рация.

Все же были у них какие-то средства связи.

Цэрэушник прижал трубку к уху, слушал бормотание динамика, старательно не меняясь в лице…

Мира хотели все.

Невзирая на какие-либо временные военные успехи (у той или иной стороны) или же оценку штабистов и разведок, дескать, «враг на грани и надо лишь дожать», любой военный конфликт, когда ход боевых действий переходит в затяжную, позиционную стадию, прежде всего сказывается на непосредственных низовых исполнителях.

На первый взгляд люди втягиваются, включая резерв терпения, «вшивея в окопах», но и попадают в тупой ступор каждодневной беспросветной безнадеги.

Аргентинские вояки, копошась на позициях, уже не хотели никакого справедливого суверенитета над исконными территориями. И даже упрямые англичане – шотландские, валлийские гвардейцы, морские пехотинцы, палубные летчики, усталые до чертиков, – глядя на голые скалы и скудные жухлые травкой земли, не понимали «ради чего?».

Кому-то это могло бы показаться странным, но больше всего ратовали за скорейшее разрешение проблемы Фолклендского конфликта именно Соединенные Штаты. И это невзирая на выгодный военно-материальный трафик в Британию.

Помощь! Объемы, конечно, были не те, но проверенная временем роль благодетеля (пусть и не безвозмездного), роль спасителя по примеру недавней мировой войны, ленд-лиза и прочих «протянутых рук», несомненно, маслила нутро вашингтонским деятелям.

Однако внешняя политика Соединенных Штатов оказалась настолько зашоренной противостоянием с СССР, что нежелание дать Аргентине «увязнуть» в дружбу с Советами пересилило.

Понятно, что поддержка Великобритании (проверенного и сильного союзника на европейском театре) в разразившейся эскалации была продиктована более обоснованными факторами, нежели заигрывания с Хунтой[147].

Ко всему вашингтонские ястребы не считали Аргентину серьезным политическим игроком, в любом случае рассчитывая по завершении этой вздорной войны за архипелаг навязать свое доминирующее мнение: либо Хунте, либо любому другому правительству, если военный режим в Буэнос-Айресе падет. В конце концов, деньги это всегда деньги. Все недоразумения разрешатся, все закончится и отношения к взаимной выгоде снова наладятся.

Нагло влезшие в регион русские сломали эти стройные политические схемы.