Я смотрел на Криса и не верил своим ушам. Он не шутил. Он подчеркул, как мне повезло.

– Повезло? – переспросил я, проклиная неудачи, свалившиеся на меня за последние, полные травм, восемь месяцев.

Крис уточнил, что мне повезло, что он шел позади, а на мне были шлепанцы. Так он заметил отек. Я был так решительно настроен на игру, что никому не стал бы жаловаться. И если бы не откачали гной и не сделали анализы, никто бы и не догадался, что я собираюсь выйти на матч Премьер-лиги с пораженным инфекцией голеностопным суставом. Мне действительно очень и очень повезло.

Крис Уокер, хирург, специализирующийся на проблемах стоп и голеностопных суставов, чья фамилия очень кстати переводится как «ходок», вскоре все прояснил. Он рассказал, что если бы я попытался сыграть против «Вест Брома», то постоянные движения, связанные с остановками и началом бега, определенно привели бы к разрыву голеностопного сустава. Тогда бы гной стер хрящ, так же, как сыр трется на терке. Эта травма настолько угрожала моей карьере, что им пришлось под анестезией удалять весь гной и инфекцию. Мне пришлось в течение следующих шести недель носить снимающую нагрузку обувь, чтобы размягчившийся хрящ мог восстановиться. У меня не было выбора. Пришлось подчиниться.

Матч «Ливерпуля» с «Вест Бромом» начался в субботу, 29 октября 2011 года, в 17.30. В это время я уже был без сознания и лежал на операционном столе. Крис, как всегда, был со мной в демонстрационном зале и наблюдал за операцией. Он взглянул на часы на стене демонстрационного зала: в тот момент, когда скальпель хирурга сделал первый надрез, было 17.31.

– Посмотрите-ка, – обратился Уокер к Крису и отступил назад. Из голеностопного сустава хлынула желтая жидкость, стекая на больничный пол. Отрава выливалась и из сустава, и из окружающих лодыжку тканей. Минут через восемь после начала операции удалось начать промывание раны. Ровно в это время, в 17.39, «Ливерпулю» назначили пенальти. Если бы Крис с Зафом не действовали так быстро, я бы попытался выполнить это пенальти инфицированной ногой. Мне вновь очень повезло. Чарли Адам тоже очень радовался. Он исполнил пенальти вместо меня и забил гол. «Ливерпуль» продолжал выигрывать – 2:0, когда я едва начал шевелиться и открывать глаза после анестезии.

Всю ночь я то просыпался, то вновь проваливался в навеянный наркотиком сон. Ранним холодным утром, с моросящим дождем, воскресенья в октябре мне казалось, будто отрава проникла в мой мозг. Чувствовал я себя ужасно. Дни шли, а мое уныние становилось все глубже. Хоть на мне и были снимающие нагрузку ботинки, но я ощущал, будто на меня давит смертельный груз. Я испытывал такую опустошенность, что думал: наверно, мне никогда не удастся подняться. Я начал представлять, как все кончится. Мне был 31 год, а я уже чувствовал себя никому не нужной древней развалиной. Травма паха и первая инфекция, за которой последовала травма лодыжки и еще одна инфекция – это было для меня слишком.

Наконец, я рассказал Крису, как скверно у меня в голове.

– Я подавлен, по-настоящему подавлен, – сказал я.

Я был в таком унынии, что уже не знал, как выкарабкаться и вновь стать самим собой. Меня охватила депрессия. У меня не было желания вставать с кровати. Мне казалось, что уже нет света в конце туннеля. Я не мог себе представить, когда, если хоть когда-нибудь, я снова смогу играть. Было очевидно, что жизнь без футбола будет для меня пустой. Крис внимательно выслушал меня и кивнул, когда я сказал такие слова:

– По-моему, мне нужно обратиться к какому-нибудь специалисту. Наверно, мне нужна помощь… С каждым днем мое уныние все усугубляется.

Впервые я повстречался со Стивом Питерсом морозным зимним днем 2011 года. Он жил на холмах, в удалении от Олдхэма и Стокпорта. Меня подвезли Крис Морган с Зафом Икбалом, потому что я был на костылях. Кроме того, меня нужно было еще и уговорить на эту поездку. Я чувствовал себя еще более подавленным при мысли, что мне действительно нужен психиатр. Несмотря на то что я сказал Крису после операции, это, казалось, было не совсем то, что мне нужно.

Бывали времена, когда я унывал. Порой я ворчал или просто чувствовал себя немного несчастным. Как и большинство людей, у меня бывали неудачные дни, но я никогда не был в таком унынии прежде. У всех в жизни бывают взлеты и падения, хорошие дни и плохие, и я ничем не отличался. Верным признаком взвешенного подхода к жизни было то, что я почти всегда знал причину своего плохого настроения. Оно обычно зависело от футбола: я чувствовал себя подавленным, да и то на короткое время, из-за того, что проиграли матч, из-за ошибки, которую я совершил, или из-за того, что один из моих товарищей хотел уйти от нас. Я всему мог дать разумное объяснение и вернуться на верный путь. Но после травмы паха и лодыжки, а также повторной инфекции все очень запуталось.

И все же я знал истинную причину своего уныния. Я переживал, что никогда не смогу вернуть свою форму и играть в футбол на том уровне, какой я поддерживал так много лет. По этой-то причине я и сказал Крису, что мне нужна помощь. Но у меня возникли серьезные сомнения, когда он упомянул о психиатре. Мысль о том, что мною будет заниматься психиатр, казалась мне довольно странной.

Крис слышал о Стиве Питерсе от одного из врачей «Ливерпуля», Питера Брукнера, которого сразила потрясающая презентация, что тот делал на конференции. С тех пор Питер стал врачом в австралийской команде по крикету. Он там уже работал, когда Филлип Хьюз трагически погиб после того, как мяч попал ему в голову. Питер сыграл ключевую роль в поддержке семьи Хьюза в то трудное время.

Когда он еще работал в «Ливерпуле», мы все с уважением относились к мнению доктора Брукнера. Он с восторгом отзывался о Стиве Питерсе, который славился своей работой с такими велогонщиками, как Крис Хой и Виктория Пендлтон. И в то же время я не был уверен, что я настолько плох, что мне требуется помощь.

– Знаешь что? – в конце концов сказал я Крису. – Я попробую. Я так дерьмово себя чувствую, что готов попробовать что угодно.

Морозным и холодным днем на дорогах было опасно. Мы добирались до дома Стива около полутора часов. К тому времени, когда я вылез из машины, кое-как встал на костыли и начал ковылять по тропинке к дому, я с ужасом думал, что сейчас растянусь и упаду. Это будет очередным невезением, и я порву несколько связок или получу перелом. Таково было мое состояние, когда мы подошли к парадной двери дома Стива.

Мы вошли внутрь, и мне удалось сесть, не поскользнувшись и не сломав шею. Но это было только начало. Со Стивом было очень легко разговаривать, и я разговорился без особого понуждения. После того как я немного рассказал ему о своих травмах и о прошедших восьми месяцах, я признал, что есть кое-что и хорошее. Не считая футбола, у меня все хорошо: с Алекс, с детьми, со всей семьей и друзьями все было в порядке. Они всегда поддерживали меня, я их ценил и любил. Единственная проблема в том, что никто не мог предложить мне ни настоящей помощи, ни поддержки, когда моя карьера, моя жизнь в футболе, казалось, могла подойти к концу слишком рано.