Ангелина метнулась назад, попыталась поднять его, но телооказалось таким каменным, неподвижно тяжелым, что она опять закричала вотчаянии, и де Мон, словно отзываясь, открыл глаза, слабо шевельнул губами.Ангелина припала к нему, пытаясь расслышать его слова.

– Что? Что?! – кричала она.

– Бе-ги, – услыхала она тихий шепот. – Беги, оставь меня… Явижу… сюда идет Иллет!

И он вздохнул еще раз и улыбнулся, прежде чем глаза егозакрылись навеки.

* * *

Ангелина не умерла от страха тут же, на месте, лишь потому,что помешал приступ жесточайшего кашля, после которого саднило в горле, но светлеестановилось в голове. Бояться надо было не привидений – вряд ли Иллет вздумаетревновать к ней своего возлюбленного, – а дыма, который полностью заволок всезримое пространство подземного хода. Ангелина вгляделась, мельком подумав, чтонаверняка унаследовала от матери умение видеть в темноте, – и поняла, что струидыма уползают куда-то влево, и весьма проворно. Это означало только одно: ихтянет сквозняком.

Вдруг пришло воспоминание – поведанная старой княгинейЕлизаветой история о том, как она в Риме, в катакомбах Святой Присциллы,спасалась от подземного пожара вместе с каким-то итальянским графом, а огоньвсе летел за ними по галереям и проходам, влекомый движением воздуха. Елизаветатогда спаслась; может, повезет и ей, Ангелине?

Она вдруг обнаружила, что, забывшись, уже встала и,безотчетно прикрывая рот и нос рукавом, бредет по коридору, оставив где-топозади в дымной серой мгле мертвого де Мона. Обернулась – нет, ничего не видно.И пошла дальше, смешивая слезы, вызванные едким дымом, со слезами печали поэтому загадочному, сдержанному и такому великодушному человеку. У нее щемилосердце от запоздалых сожалений о том, что они так и не поговорили по душам;Ангелине было стыдно – ведь он мог счесть ее всего лишь потаскушкой, котораягораздо более думает о мужчинах, любовных приключениях, кружевах и тряпках,нежели о судьбе страны, которую оставила разоренной и измученной войною. Могсчесть ее кем-то вроде Гизеллы д’Армонти. Ангелина невольно усмехнулась,вспомнив непристойную сцену, описанную де Моном. Да, это уж точно была мадамЖизель, ее ни с кем не спутаешь. В ней всегда ощущалось нечто порочное, толькоАнгелина была слишком невинна, чтобы осознать это, а князь и княгиня Измайловы– чересчур простодушны, неискушенны, оттого и поверили мадам Жизель.

Однако же как странно, как невероятно странно судит судьба!С головой погрузившись в житейские передряги, Ангелина и сама уподобиласьжителям Бокера с их скрупулезным вниманием к мелочам. Что толку было презиратьОливье, когда она и сама, считай, ни разу не вспомнила о побуждениях высокоймести, приведших ее во Францию! Надо было стремиться в Париж, разыскивать мадамЖизель! Однако ребенок… это ее несколько оправдывало. А когда Ангелинаповерила, что можно будет увидеться с родителями, она и вовсе позабыла о томзле, которое содеяла ей графиня д’Армонти, и готова была ринуться черезПа-де-Кале, даже не оглянувшись на былое! Не для того ли заградил ей рок путьиз Франции, чтобы она довела до конца свою клятву расквитаться с Гизеллойд’Армонти? Ну, дай бог тогда остаться в живых – и Ангелина клянется своейлюбовью к России, к Никите, к родным, что заставит графиню однажды пожалеть осодеянном ею.

Эта мысль несколько приободрила Ангелину и вернула кдействительности. Задумавшись, она не помнила, как шла, а теперь огляделась,встревожившись, не миновала ли сгоряча выход?

Но нет, струи дыма по-прежнему змеились впереди, вот толькопроход сделался куда у́же: Ангелина двигалась теперь пригнувшись, задеваяплечами стены. Потом ей пришлось согнуться в три погибели, потом вовсеопуститься на четвереньки… Она ползла, путаясь в подоле платья, стирая в кровьколени, и старалась ни о чем не думать, но в голову почему-то упрямо лезласкабрезная история, когда-то рассказанная Оливье, история о некоей бокеровскойдаме, к которой по узкому подземному ходу попеременно ходили два любовника, неведавшие о существовании друг друга. И вот однажды один из них, толстяк,застрял в узком проходе и уже считал себя погибшим, да, на счастье, на негонаткнулся худой любовник, поспешавший на свидание. Господа были знакомы и послепервого изумления и испуга оценили положение, поняли, что оба были обманутыбессердечной вертушкою, – и принялись хохотать, ибо, как говорят в Пуату, самыерогатые больше всех смеются над другими рогачами. Толстяки вообще болеесмешливы, чем прочие люди, вот и этот, застрявший, так хохотал, что даже незаметил, как высвободился из стиснувших его стен. На радостях оба кавалерапомирились, поклялись в вечной и нерушимой дружбе, а потом вдвоем явились кдаме и, не дав ей прийти в себя от изумления, заставили ее разделять с ними всеих, так сказать, винные и невинные проказы – насколько хватило у них сил иизобретательности.

Ангелина тоже внезапно расхохоталась – и тотчас пожалела обэтом: рано вспомнила эту историю, следовало бы приберечь ее напоследок, когда иона застрянет меж земельных стен… а ждать осталось совсем недолго… Только чудоми благодаря отчаянному упрямству она еще как-то протискивалась в этой крысинойноре, то и дело стряхивая с лица землю.

«Это тебе дорого обойдется!» – сказал какой-то глухой голос– ехидный и насмешливый, и Ангелина подумала, что, наверное, это уже приступиласмерть и пытается заставить ее угомониться, сдаться, перестать двигаться,заставляет лечь и тихо умереть. Потом, сквозь шум своего надорванного дыхания,она снова услышала тот же голос:

– Это же тебе не корзину рыбы купить! Человеческая жизньнедешево стоит!

Теперь голос звучал совсем близко, верно, смерть подошлавплотную, заградила путь… Ангелина подняла руку, слабо взмахнула ею, пытаясьотогнать безносую… и невольно вскрикнула, больно ударившись кончиками пальцев огрубые доски.

Дверь!

Голоса раздаются из-за двери!

– Не пойму я – откуда этот дым ползет?! – воскликнул кто-то.

И тотчас отозвался голос, при звуке которого Ангелина едване умерла от счастья:

– Да я уж давно заметил. По-моему, за этой дверью что-тогорит.

Оливье. Господи, это голос Оливье! Так, значит, Ангелинадобралась до того трактира, хозяин которого прежде имел дело сконтрабандистами!

– Оливье! – закричала она что есть силы.

– Там ничего гореть не может, – ответил первый весьмакатегорично. – Там был вход в подвал, а теперь… Ты же видишь – дверьзаколочена, туда никто не ходит, а стало быть, пожар устроить некому.

– Говорю тебе, оттуда тянет дымом! – возразил Оливье. – Нет,ты только погляди, погляди сюда!