– Не смог. Не смог, хотя, бог тому свидетель, я отдал всесвои деньги на подкуп судей, я пытался организовать налет на тюрьму, я… да чтоговорить! – Он ожесточенно махнул рукою. – Иллет была обречена – все моиначинания провалились одно за другим, словно злой рок преследовал меня. Мнеосталось одно, последнее средство – умереть вместе с ней. Тогда это былопросто. Достаточно было крикнуть погромче: «Да здравствует король!» – ичеловека тотчас отправляли на тележке на эшафот. Я выведал, когда должныказнить Иллет, и пробрался на площадь, к тому времени уже запруженную народом:враз должны были лишить жизни десять или двадцать человек – волнующее зрелищедля опившихся крови простолюдинов! Я смотрел на Иллет. Она стояла спокойно, недрогнула, когда умирали ее друзья. Но вот на плаху потащили ее отца – и Иллетвскрикнула: следующая была ее очередь. Она стала озираться. Я понял: она искаламеня – я закричал… нет, это лишь казалось, будто я кричу: «Да здравствуеткороль! Смерть кровавым тиранам!» – а на самом деле из моего горла вырывалосьлишь слабое сипение: от напряжения, от страданий у меня начисто пропал голос.«И все-таки я умру вместе с тобой, моя любимая!» – подумал я и бросился вперед…но тщетно силился пробраться сквозь толпу: эти мускулистые кузнецы иремесленники, их толстомясые жены свирепо рвались ближе, ближе к эшафоту; онисгрудились так, что давили друг друга, но каждый старался пробраться вперед,чтобы увидеть, как скосит лезвие кровавой Луизы [106] голову аристократа… и ещеодну, и еще, и еще! Я пустил в ход кулаки – молча, ибо по-прежнему не могничего сказать. Я дрался, я рвался вперед и так разъярил стоящих вокруг, чточей-то огромный кулак опустился на мою голову – и я лишился сознания, успевувидеть светлые волосы Иллет, стиснутые окровавленными пальцами палача, когдаон показывал толпе ее отрубленную голову.

Ангелина тихо ахнула – и замерла, вцепившись в руку мужа. Идолгое молчание царило в потайной каморке, пока нотариус не промолвил –отрешенно, как бы про себя:

– Потом я хотел покончить с собою, но подумал: если бог непопустил мне умереть, значит, я должен жить и мстить. Не счесть спасенных мною…не счесть уничтоженных мною! Но с тех пор я вижу ее во сне каждую ночь. Каждуюночь! Она отворачивается от меня, ибо я нарушил наши клятвы – быть неразлучнымив жизни и в смерти. Каждый вечер я ложусь в постель, надеясь, что более невстану с нее. Каждое утро открываю глаза – я вопрошаю Иллет, почему она непризовет меня к себе. Сегодня во сне она улыбнулась мне – я уж решил, что все,простила, теперь мы будем вместе, но опять, опять проснулся живым!

Ангелина тихонько всхлипнула. Ей стало так страшно, такодиноко! Свеча почти догорела, сгустились тени, и чудилось, темнота подземельясделалась могильной тьмой…

Де Мон очнулся от тяжких воспоминаний:

– Прости, дитя мое. Если бы я спас Иллет и женился на ней,как мечтал, ты могла бы стать нашей дочерью. Но ты – дочь моего старинногодруга. Возможно, я остался жив для того, чтобы спасти тебя, вернуть отцу иматери? Возможно, тогда я смогу увидеть Иллет?..

Он не договорил, умолк, напряженно вглядываясь в темноту.

– Мы скоро уйдем отсюда? – жалобно спросила Ангелина, зябкообхватывая руками плечи, но вместо ответа де Мон прошептал:

– Не может быть!

Поднявшись, он шагнул туда, где находился лаз в очаг.Ангелина, боясь остаться одна, побежала за ним – и вдруг замерла: ей почудилсязапах дыма.

Ну, дым и дым, подумаешь, успокоила она себя: все-таки онискрываются рядом с кухней. Наверное, развели огонь в очаге… хотя, если так, имбудет трудно выбраться. Да и струи дыма становятся все гуще, заполняютпомещение. Так и задохнуться можно. Что же все это значит?

– Стой здесь! – приказал де Мон и с юношеским проворствомнырнул в узкий лаз, ведущий к очагу.

Ангелина ужаснулась – неужто она останется тут одна? Но деМон тотчас же вывалился из лаза, тяжко откашливаясь от дыма, который повалилтеперь неостановимо.

– В очаге развели огонь! – с трудом выговорил он.

– Зачем? – Ангелина изо всех сил терла глаза, из которыхпотекли едкие слезы. – Надо им покричать, дать знак. Они забыли про нас, чтоли? Мы же так задохнемся!

Де Мон молчал, и Ангелина, взглянув на него, увидела на еголице такое отчаяние, что вдруг все поняла.

– Вы думаете, они сделали это нарочно?!

– Не знаю. – Нотариус заслонил лицо рукавом, стараясьзадерживать дыхание. – Одно из двух: или в трактир пришли жандармы и импоказался подозрительным незажженный очаг, или…

– Или? – настойчиво потянула его за рукав Ангелина. – Или –что?

– Или Кола, трактирщик, – предатель. Он меня почти не знает,не может таить на меня зла. Он мог только выполнить чей-то приказ – но чей,чей? Ведь об этом убежище знала только одна… – Он не договорил, скорчившись вприступе такого мучительного кашля, что Ангелине показалось, что он вот-вотзадохнется.

Она попыталась вглядеться в серую мглу, заволакивающуюкаморку, и сердце ее дрогнуло в надежде, когда она заметила крест-накрестприбитые доски, закрывавшие… подземный ход! Ход к спасению!

Она с силой дернула за рукав задыхавшегося от кашлянотариуса. Как ни странно, серые струи дыма рассеивали тьму. Или Ангелинапросто привыкла к ней? Их взгляды встретились, и во взгляде де Мона сновазажглась жизнь, когда он увидел блестящие глаза Ангелины. Проследил за взмахомее руки – и без слов бросился к заколоченной двери, вцепился в доску, рванул… иедва не упал, потому что гвозди оказались крепки и надежны. Что ж, оставалосьили признать свое бессилие и умереть, или снова броситься на приступ.Задыхаясь, кашляя, почти ничего не видя от слез, они рвали эту доску, обдираяпальцы в кровь, они выдирали гвозди обломанными ногтями – и наконец доскаскрипнула, поддалась – отвалилась!

Не переводя духа, де Мон и Ангелина приступили к другимдоскам, и теперь дело пошло легче, ибо они использовали первую как рычаг. Вотсорвана вторая доска… вот третья! Кашляя дымом и кровью, невольные узникиприпали к отверстию, куда сразу же поползли серые длинные струи, ипереглянулись. «А если там – тупик?» – глазами спросили они друг друга. И вразответили – так же взглядами: «Это наша последняя надежда спастись!»

– Скорее, – прохрипел де Мон, толкнув Ангелину вперед стакой силой, что она упала на колени, а когда поднялась и пробежала немного,вдруг ощутила пустоту за спиной и, оглянувшись, издала вопль, оглушивший ее: деМон недвижимо лежал в задымленной каморке!