хотел говорить, не откажется со мною беседовать как с чужестранцем; но она наказала меня за то, что я осмелился думать, что говорить со мною не стыдно. Я умоляю вас, — продолжал он, — не быть столь строгими, как она, и не обижать так чужестранца и для чести севильских дам дать мне повод прославлять их благосклонность.

— Вы даете мне хороший случай так же поступить с вами, как и эта дама, — ответила Доротея, — за то, что вы обращаетесь ко мне уже после ее отказа; но чтобы вы не могли жаловаться на женщин нашей страны, я буду говорить только с вами, пока будет продолжаться церемония, и из этого вы сможете заключить, что я никому не назначала здесь свидания.

— Этому я удивляюсь, думая о том, каковы вы собою, — сказал ей дон Санхо; — вы должны быть очень страшны, или же любезники этого города слишком робки, или, скорее, тот, место которого я занял, в отсутствии.

— Вы думаете, — ответила Доротея, — что я настолько плохо понимаю, как должно любить, чтобы в отсутствие моего возлюбленного решиться пойти в собрание, где бы я нашла повод к недовольству им? Не судите в другой раз так плохо о том, кого не знаете.

— Вы узнали бы лучше, — возразил дон Санхо, — что я сужу о вас гораздо выше, чем вы думаете, если бы позволили мне служить вам так, как побуждает к этому моя склонность.

— Не всегда хорошо следовать первым побуждениям, — сказала ему Доротея, — и, кроме того, есть большая трудность в том, что вы мне предложили.

— Нет такой трудности, какой я не преодолел бы для того, чтобы быть достойным стать вашим, — ответил дон Санхо.

— Это намерение не для нескольких дней, — сказала ему Доротея; — вы забыли, быть может, что вы мимоездом в Севилье, и, быть может, не знаете, что мне не нравится быть любимой мимоходом.

— Согласитесь только на то, о чем я вас прошу, — сказал он, — и я вам обещаю, что останусь в Севилье на всю жизнь.

— То, что вы мне говорите, очень любезно, — ответила Доротея, — и я удивляюсь, как человек, который может говорить подобным образом, не выбрал себе здесь дамы, перед какой он мог бы рассыпаться в любезностях. Но он, вероятно, думает, что они не стоят труда?

— Нет, скорее он не надеется на себя, — сказал дон Санхо.

— Отвечайте мне точно на то, о чем я вас прошу, — сказала Доротея, — и скажите мне по секрету, какая из наших дам может вас удержать в Севилье.

— Я вам уже сказал, что вы меня можете удержать здесь, если захотите, — ответил дон Санхо.

— Вы никогда меня не видели, — сказала ему Доротея; — скажите это о какой-нибудь другой.

— Я вам признаюсь, если вы мне приказываете, — сказал ей дон Санхо, — что если бы Доротея де Монсальва была столь же умна, как вы, я почел, бы того счастливым человеком, заслуги кого она оценит и ухаживания кого она примет.

— В Севилье найдется много дам, равных ей по достоинствам и даже превосходящих ее, — сказала Доротея; — но, — прибавила она, — слыхали ль вы, что к одному из своих поклонников она более благосклонна, чем к другим?

— Так как я не надеюсь заслужить этого, — ответил дон Санхо, — то и не стараюсь узнать о том, о чем вы мне сказали.

— Почему вы не хотите заслужить того же, что и другой? — спросила его Доротея. — Своенравность женщин иногда бывает удивительной, и часто впервые появившийся мужчина успевает более, чем во многие годы ухаживаний те любезники, которые каждый день находятся перед ее глазами.

— Вы очень ловко отказываете мне, — сказал дон Санхо, — и поощряете меня любить другую, а не вас, и из этого я хорошо вижу, что вы не обратите внимания на ухаживания нового влюбленного, в ущерб тому, с кем вы давно уже связаны.

— Нет, не думайте этого, — ответила ему Доротеями поверьте лучше, что меня не столь легко склонить простой лестью, чтобы я могла принять вашу за действие рождающейся в вас страсти, тем более, что вы никогда меня не видели.

— Если для любовного признания, которое я вам сделал, нехватает только этого, чтобы сделать его приемлемым, — возразил ей дон Санхо, — то не скрывайтесь более от чужестранца, уже очарованного вашим умом.

— Но вы не будете очарованы моим лицом, — ответила Доротея.

— О! вы можете быть только красавицей, — сказал дон Санхо, — потому что вы так искренно уверяете, что вы некрасивы, и я не сомневаюсь более теперь, что вы хотите отделаться от меня или потому, что я вам наскучил, или потому, что все места вашего сердца уже заняты. Значит, было бы несправедливым, — прибавил он, — злоупотреблять далее той благосклонностью, какую вы оказали мне, и я не хочу оставить вас убежденной, что я хотел только провести время, предлагая вам свою жизнь.

— Чтобы вам доказать, — ответила Доротея, — что я не хотела бы терять того времени, какое употребила на беседу с вами, я желала бы, прежде чем мы расстанемся, узнать, кто вы такой.

— Я не сделаю дурного, повинуясь вам. Знайте же, любви достойная незнакомка, — сказал он, — что мое имя де Сильва — имя моей матери; что мой отец губернатором в Квито, в Перу; что я нахожусь в Севилье по его приказанию и что всю свою жизнь я провел во Фландрии, где заслужил высшие чины в армии и орден святого Иакова. Вот в немногих словах кто я, — продолжал он, — и отныне только от вас будет зависеть, чтобы я мог вам сказать в менее людном месте, чем я хочу быть для вас всю свою жизнь.

— Я это сделаю как только могу скорее, — сказала Доротея; — но, между прочим, не трудитесь узнать меня лучше, если вы не хотите подвергнуться опасности не узнать меня никогда, — удовольствуйтесь — узнав, что я знатного рода и что мое лицо не пугает.

Дон Санхо оставил ее, сделав глубокий поклон, и присоединился к толпе хвастливых кавалеров, беседовавших между собою. Какие-нибудь печальные дамы, из числа тех, которые постоянно заботятся