на ресепшене и уже через 10 минут оказался на морском берегу. С полной уверенностью, что прямо сейчас на этом каменном батумском пляже запишу стендап «До дома осталось одно только море», я прихватил с собой свою чудом выжившую GoPro. Но эта галька, знакомый запах именно родного Черного моря накрыли меня с ходу и по полной. Тело окаменело, а воспоминания детства вытеснили из головы все другие мысли.

Черное море — оно же не похоже ни на какое другое. Это первое море, которое научило меня, еще маленького мальчика, любить невесомость соленой воды, оставив самые сильные эмоциональные воспоминания. Да, это, возможно, не самое красивое, не самое чистое и прозрачное море на свете, но в нем есть то, что затрагивает струны души. Я разулся, вошел в воду, волны начали заигрывать с пальцами ног, заманивая глубже. Точно так же, как тогда, в Крыму, полжизни тому назад. Я на автомате включил камеру. Стою, хочу что-то в нее сказать. И не могу. Ком так сильно сжал горло, что глаза стали мокрыми, а слова спрятались так глубоко, что их невозможно достать.

Я понимаю, что вот весь этот путь через все континенты, через постоянное преодоление, через слезы радости и горечи, через тюрьму, через пустыни Африки, льды Антарктиды, через все! — все это уже позади, и я уже с другой стороны нашей невероятной планеты. И что этот необъятный мир остался прежним, но только я теперь совсем другой. Что все эти девять месяцев я так сильно хотел домой, мечтал сделать это, завершить успешно свой «Большой круг». А сейчас вдруг понял, как мне жаль, что все это заканчивается. Я стоял по колено в воде, плача и улыбаясь, не в силах произнести ни слова, а люди смотрели на меня как на сумасшедшего немого с камерой в руке, которую он так и не включил.

Позже вечером море принесло еще одно эмоциональное потрясение. Интересно, что именно под конец кругосветки мне стали попадаться такие герои, чьи истории трогали душу. Возможно, для того, чтобы лучше понять этих людей, мне и надо было пройти весь этот путь?

Еще в первый день на набережной я увидел старика. Длинные седые волосы и черная одежда делали его похожим на церковнослужителя или даже монаха древнего христианского монастыря. Но занимался он вполне мирским делом — продавал магниты для туристов. Тогда я не решился к нему подойти, а вот на второй день таки завел с ним разговор.

— У меня нет мечты, — спокойно ответил он.

— Почему?

— Все мои мечты закончились. Вся моя жизнь закончилась, — он смотрел на меня, но, казалось, сквозь.

— У вас что-то случилось?

— У меня нет ради чего жить, я живу только ради памяти своего сына. Он погиб два года назад как герой. Все, что ты видишь сейчас перед собой, — эта борода, наши черные одежды, — это только иллюзия нашей жизни, — он указал глазами на женщину, сидящую рядом в черной повязке. Ее глаза были совершенно пусты. — С тех пор как у меня жизнь закончилась, я не бреюсь, не вижу смысла в вещах. Да ничего для нас больше не существует…

Его слова иголками пронзили мою кожу, под жарким солнцем стало холодно и зябко. Морская гладь и старик, утративший смысл жизни, напомнили мне о британце, который после гибели семьи переехал на Мадейру. И он, живя у океана, как и грузинский старик, потерял возможность радоваться чему-либо, чувствуя только выжженную землю внутри, такую же черную, как траурная одежда. Боль в глазах и безысходность существования этих людей вызывали какой-то первобытный страх, заставляющий еще сильнее хвататься за жизнь и ее краски. Удивительно, но ничто так не напоминает нам о жизни, как смерть. Траур полностью поглотил эту семью, не оставив места для других чувств. Внутри меня все бунтовало, что так не должно быть. Не может быть. Нельзя отрицать саму жизнь, даже лишившись самого дорогого. Ничто не может длиться вечно, даже боль, но застывшие фигуры этих людей словно говорили об обратном. Я решил сохранить эту историю как напоминание о своем диком желании жить. Жить, несмотря ни на что, даже когда черные краски сгущаются над головой.

* * *

Пришло время прощаться и с Батуми. Я направился в порт, чтобы завершить финальный отрезок всей кругосветки. Вернуться домой предстояло на небольшом пароме — таком же суровом, как и мои попутчики: с два десятка дальнобойщиков и перегонщиков машин — пассажиров-завсегдатаев этого морского судна.

Мои мечты о доме быстро наполнились жесткой реальностью — почти все на пароме были яркими представителями украинского рабочего класса. Один из двух попавших в этот рейс грузинов предусмотрительно захватил с собой 10-литровую канистру домашней чачи, которая, конечно же, до берегов Украины не добралась, полностью растворившись в организмах моих попутчиков всего за два дня в море.

Вся поездка превратилась в беспробудную пьянку под предводительством усатого добряка-дальнобойщика из Ильичевска. Веселый и хлебосольный, он, как вожак стаи, весь путь держал в бодром настроении всех своих дружков. На их фоне, отказываясь пить чачу из канистры, я чувствовал себя белой вороной во всех смыслах этого слова. Судя по палубным разговорам, этот рейс выдался спокойным — никто в пьяном угаре не выпал за борт и не был выброшен, дабы унять жаркий алкогольный пыл. Я поразился своим внутренним изменениям — сам не ожидал от себя ни капли раздражения, оказавшись в самом эпицентре священного праздника Вдрабадан, не имея возможности его покинуть.

День 280

Одесса, Украина

108 598 км пути

Берега Украины я увидел издалека 21 июля 2019 года. К Одессе мы подходили целую вечность. Паром словно издевался надо мной, раз за разом сбрасывая скорость и никуда не спеша. Прошел час, потом второй, третий, пока мы наконец не вошли в давно казавшийся так близко морской порт. Мне начало казаться, что это какая-то очередная проделка судьбы, что снова все испытывает меня на прочность. Как вдруг гора пошла навстречу неповоротливому Магомету: раздались гудки, и я обомлел — рассекая морские волны, перед нами закружился небольшой катер, полный родных и любимых друзей, родных и любимых друзей с огромным семиметровым флагом One Life. Ребята свистели и дудели, прыгали и обнимались, приветствовали приближающийся паром как только могли.

Еще не протрезвевшие от чачи дальнобойщики столпились у борта парома и удивленно глазели на внезапно возникший катер, вообще не понимая, что происходит. Ждать швартовки в порту стало еще невыносимее. Ох, как же все это долго и мучительно. Я закрывал