Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ясно было одно — все плохие расклады, которые происходят с нами, зачастую приводят к лучшему, к развитию, к важному человеку, к состоянию души, которого по-другому никак не достичь. До армянского тамады мне еще как пешком на вершину Арарата, но за прощальным бокалом вина я попытался донести эту мысль до своих добродушных друзей, поблагодарил от души Армана за его искренность и готовность помогать, успокоил его маму в ее переживаниях за сына — мол, длительное ожидание стоит того, кого ждешь.
За душевными разговорами мы в прямом смысле не заметили, как пролетело время. На всех парах несясь на оклеенном «Хюндае» к вокзалу, мы с Арманом поняли, что поезд пару минут назад отправился с вокзала Еревана без меня. «Гугл убеждал» — не все потеряно, ребята, догоняйте состав на следующей станции. Так мы и бросились в погоню за поездом.
Как настоящий преданный друг, Арман не мог проиграть в своей стране эту битву со временем. Я прямо чувствовал, как с каждым километром он все увереннее давит на газ. Не знаю, как ему это удалось, но мы обогнали поезд минут на пятнадцать, ворвавшись в изрядно разбитое здание старого вокзала в отдаленном от столицы городке Ванадзор.
Выигранное время одарило роскошью в виде посещения туалета. Вход к нему охраняли милейшие армянские бабули. При виде их я забыл, зачем пришел, и пустился в разговоры по душам. Их ответ на мой главный вопрос: «О чем мечтаете?» — не удивил, но по-настоящему тронул.
— Сынок, хотим и мечтаем об одном — чтобы не было войны, — сказали они в унисон.
За разговорами я забыл, что денег-то у меня с собой нет, чтобы воспользоваться удобствами. Видя, как я пытаюсь окликнуть пропавшего из вида друга, бабули в один голос закричали: «Да все в порядке, иди так, сынок!» Наверное, нигде меня так много раз и так искренне не называли «сынок», как здесь… Не мог уйти от бабушек, не оставив ничего на память, а поскольку ничего с собой не было, подарил моим вдохновительницам охапку крепких объятий благодарного то ли сына, то ли внука.
Прощаясь с Арманом на платформе, хотелось через него обнять всю Армению, пребывание в которой коснулось ранее не задействованных струн моей души. Гостеприимство, прекрасная мама, искрометные тосты, доводящие до слез, интеллигентность вне времени и футуризм среди остатков совка и повсеместной бедности простых людей — такого набора я не встречал нигде. Грусть расставания и свежесть наступающей ночи создавали лучший момент, чтобы оставить здесь книгу отца. Шестую, последнюю. Мы крепко обнялись. Поезд уже отчалил от перрона, оставив позади здание вокзала, а в прямоугольнике окна еще долго белела футболка моего армянского друга.
В купе, куда я ввалился со своими вещами, сидел лысый и довольно крепкий мужчина, который, судя по всему, не очень обрадовался нежданному гостю. Он уже явно расслабился, надеясь, что будет ехать в СВ один, а тут как бы «Здравствуйте, я ваша тетя». Будто предчувствуя такой неловкий момент, Арман снабдил меня коньячком в дорогу.
— Позвольте вас угостить? — я водрузил на стол пластиковую полуторалитровую бутылку с жидкостью цвета крепкого черного чая.
— Ой, нет, спасибо. Я не пью, — выдал мой попутчик, а через секунду добавил: — Практически.
Подумалось: «Странно, а выглядит, наоборот, как любитель костра и танцев». Ну, если «практически», то можно налить по чуть-чуть, так сказать. Неожиданно товарищ берет рюмку и прикладывает к губам:
— А это не заводской напиток.
«Ты смотри, эксперт!» — думаю про себя и начинаю разговоры о погоде, о природе. Через пару часов он стал разговорчивее, все больше участвуя в диалоге.
— А почему вы не пьете? — я почувствовал, что для этого вопроса момент настал.
— Да болезнь у меня… Ну я уже вроде бы вылечился, — и смотрит в окно, будто ожидая следующего вопроса.
— А что такое? — я прочитал его мысли.
Он глубоко вздохнул и выпалил:
— Ну, я вообще не должен был жить, по идее… Год назад у меня в брюхе было сто метастазов. — И, не дав мне переварить, уходит в подробности: — Да, все, как обычно бывает, — болезни никто не ждал, внезапно обнаружили, начал угасать на глазах, пытался бороться, лечиться, тратить на это деньги. Операции делали — одну, вторую, третью. Пришлось из бизнеса бабки тянуть, а сам понимаешь, к чему это все ведет. Друзья все видели, выпытали, что случилось, и стали брать все расходы на себя. Я не хотел брать, но они настояли, пришлось согласиться и лечиться.
— У вас хорошие друзья.
— Да, но я никогда ни у кого ничего не брал. Я не могу просто так брать, даже у друзей, понимаешь? Когда они без моего ведома оплатили операции, я просто не мог их подвести и не отдать эти деньги. Я обязан был бороться, чтобы быть до конца мужчиной. И именно это принципиальное желание — вернуть долг — заставило бороться с болезнью, чтобы выжить.
После услышанного я не знал, что сказать. Набравшись сил, рискнул спросить:
— Вас вера спасла?
— Нет, не вера, меня спасли и друзья, и мой долг. Я не хотел подвести их и нарушить свое слово. Выхода не было — я просто не мог не вылечиться. Не имел права.
Темнеющие картинки за окном давно угасли, превратившись в черный экран, прежде чем я смог оправиться от потрясения и продолжить, насколько это было возможно, непринужденный разговор с попутчиком. Оказалось, что Грач (так его звали) едет в Батуми поддержать свою дочь на конкурсе танцев. Он специально ехал не на одном поезде с дочерью, чтобы не смущать ни ее, ни ее друзей своим присутствием.
Наутро он стал собираться — выходил на станции в пригороде Батуми. Я поблагодарил его за знакомство и вдохновляющую откровенную историю.
Наедине с этими мыслями внезапно меня застал новый пейзаж за окном — железнодорожные пути вплетались в простенькие советские дачи прямо вдоль рельсов, а сразу за ними просматривалось Черное море, пронизанное солнечными лучами. С приближением поезда море заполняло собой весь обозримый простор, а затем снова скрылось из виду, уступая путь остановке на центральном вокзале Батуми.
День 277
Батуми, Грузия
107 320 км пути
Разлука с морем длилась недолго. Не дожидаясь чекина в отеле, я бросил вещи