голова, что из Санкт-Петербурга привезли его гольштейнского врача, доктора Людерса. В четверг утром бывшему императору лучше не стало, поэтому вызвали еще одного врача. Позже, в тот же день, оба врача объявили, что их пациент пошел на поправку, и, не желая разделять с ним его заключение, вернулись в столицу. Пятница прошла тихо. Рано утром в субботу, на седьмой день пребывания Петра в Ропше, пока заключенный все еще спал, его лакей-француз Брессон, которому позволяли гулять в парке, неожиданно был схвачен. Ему заткнули кляпом рот, затолкали в крытый экипаж и увезли. Петру ничего об этом не сказали, поэтому он не узнал о случившемся. В два часа дня Петра пригласили на обед с Алексеем Орловым, Барятинским и другими офицерами гвардии.

Единственный свидетель, описавший впоследствии все дальнейшие события, лично признался во всем Екатерине. В шесть вечера, в субботу, из Ропши в Санкт-Петербург прискакал гонец, передавший Екатерине письмо от Алексея Орлова. Оно было написано по-русски на клочке серой грязной бумаги неровным, почти неразборчивым почерком, а само послание – путанным и несвязным. Казалось, что записку писал человек, который дрожал от опьянения, либо был охвачен сильной тревогой. Возможно, и то и другое.

«Матушка, милосердная государыня! Как мне изъяснить, описать, что случилось: не поверишь верному своему рабу; но как перед Богом скажу истину. Матушка! Готов идти на смерть; но сам не знаю, как эта беда случилась. Погибли мы, когда ты не помилуешь. Матушка – его нет на свете. Но никто сего не думал, и как нам задумать поднять руки на Государя! Но, Государыня, свершилась беда. Он заспорил за столом с князем Федором, не успели мы разнять, а его уже и не стало. Сами не помним, что делали; но все до единого виноваты, достойны казни. Помилуй меня, хоть для брата. Повинную тебе принес, и разыскивать нечего. Прости или прикажи скорее окончить. Свет не мил; прогневали тебя и погубили души на век».

Что же случилось? Обстоятельства и причина смерти, а также намерения и уровень ответственности тех, кто был к ней причастен, так и остаются невыясненными, но на основе известных фактов можно сделать следующие предположения:

В субботу 6 июля Алексей Орлов, князь Федор Барятинский и другие офицеры пригласили пленника присоединиться к ним во время обеда. Возможно, они всю неделю обсуждали, как долго им еще придется провести вдали от своих счастливых товарищей, которые праздновали в Санкт-Петербурге, пока им приходилось следить за убогим, презренным человечком. Во время трапезы все сильно выпили. Затем, поскольку все было заранее спланировано или же из-за внезапно вспыхнувшей ссоры, они напали на Петра и попытались задушить, накинув на него матрас. Он стал сопротивляться и вырвался. Тогда его повалили на пол, обмотали вокруг его шеи шарф и задушили.

Была ли смерть Петра случайностью, результатом пьяной драки или же хорошо спланированным убийством, так и останется неизвестным. Исступленный, сбивчивый тон записки Орлова, казалось, выдает его страх перед последствиями, а также ужас и раскаяние, и тем самым указывает на то, что он не планировал заходить так далеко. Когда Орлов приехал той ночью в столицу, он был весь в поту и грязи, одежда – в беспорядке. «На лицо его, – вспоминал кто-то из очевидцев, – было страшно смотреть». Мольбы Орлова, обращенные к Екатерине: «Сами не помним, что делали» и «Прости или прикажи скорее окончить», – говорят о том, что хотя он и находился на месте преступления, однако не планировал убивать Петра.

Но независимо от того, было ли убийство Петра случайным или же заранее подготовленным офицерами, сама Екатерина, казалось, была совершенно невиновной в случившемся. Однако на деле все было не так. Именно она доверила своего мужа Алексею Орлову, зная, что Алексей – солдат, которому не привыкать к смертям и который к тому же ненавидел Петра. И все же письмо Орлова потрясло Екатерину. Его исступленный тон и отчаянные мольбы едва ли оставляют возможность поверить, будто Екатерина знала о готовящемся убийстве и дала свое согласия. Да и Алексея Орлова нельзя назвать искусным мастером слова, способным сочинить послание, в котором он казался бы настолько обезумевшим и раздавленным. По мнению княгини Дашковой, письмо Орлова освободило Екатерину от любых подозрений в причастности. Когда Дашкова посетила подругу на следующий день, Екатерина встретила ее следующими словами: «Я невыразимо страдаю от этой смерти. Вот удар, который роняет меня в грязь». Княгиня, которая все еще считала, что она сыграла роль в недавних событиях не менее важную, чем сама императрица, не смогла удержаться и ответила: «Да, мадам, смерть слишком скоропостижна для вашей и моей славы».

Что бы ни случилось на самом деле, Екатерина должна была действовать. Ее муж, бывший император, умер в заточении под присмотром ее друзей и сторонников. Должна ли она была арестовать Алексея Орлова и остальных офицеров, находившихся в Ропше? И как в таком случае отреагировал бы Григорий, отец ее трехмесячного ребенка? И какова будет реакция гвардии, Сената, жителей Санкт-Петербурга и всего русского народа? Она приняла решение, возможно, по совету Панина, представить случившееся как врачебную ошибку. А чтобы сгладить реакцию на распространявшиеся слухи, будто охранявшие Петра офицеры ненавидели его, она распорядилась провести посмертное вскрытие. Операцией занимались врачи, которым можно было доверить задачу обелить Орлова. Врачи вскрыли тело, и, как им было поручено, стали искать признаки отравления. Отчитавшись, что таковых не обнаружено, они заявили, что смерть наступила в результате естественных причин, возможно, острого геморроидального приступа – колик, – которые, в свою очередь, стали причиной апоплексического удара. Затем Екатерина подготовила манифест, составленный с помощью Панина:

«В седьмой день принятия Нашего престола Всероссийского Мы к нашему сожалению и горю получили известие, что бывший император Петр III, обыкновенным и прежде часто случавшимся ему припадком геморроидическим впал в прежестокую колику. Мы <…> тотчас повелели отправить к нему все, что потребно было <…> к скорому вспоможению врачеванием. Но <…> вчерашнего дня получили мы другое, что он волею Всевышнего бога скончался. Чего ради мы повелели тело его привезти в монастырь Невский; <…> а меж тем всех верноподданных возбуждаем и увещеваем Нашим императорским и материнским словом, дабы без злопамятства всего прошедшего с телом его учинили прощание».

Панин также посоветовал, чтобы тело было представлено, как и подобало для традиционного прощания. Он считал, что гораздо разумнее предъявить мертвого Петра, чем давать повод к распространению слухов о том, что он все еще жив, спрятан где-то и может однажды появиться. Тело бывшего императора облачили в голубой мундир гольштейнского офицера кавалерии, который Петр так любил надевать