– Меня, – признал Обр.

– Молодец! Догадливый. Один ты, может, и ушел бы, а вот с ней…

– Я ее не оставлю.

– С ней тебя живо схватят. Тебе бы из города выскользнуть, а как вы вместе? На руках понесешь?

– У меня конь, – заторопился Хорт, – настоящий, не кляча какая-нибудь. Мне бы только до «Доброй кружки» добраться.

– Не доберешься. Схватят.

– Маркушка…

– Кому Маркушка, а тебе господин Марк.

– Марку-ушка.

Обр легко вздохнул и, как в детстве, уткнулся лбом в жесткое плечо старого вора.

– А я тебя в Лодье мертвых видел.

– Эх ты, поскребыш! Со страху чего только не увидишь.

От грубой Маркушкиной куртки привычно пахло горячо любимой им можжевеловкой и горьким дымом городских улиц. На затылок на миг легла тяжелая рука, забрала в горсть волосы на загривке.

– Ладно, поскребыш. Говори, где твой конь.

– Так он к тебе не пойдет, – испугался Оберон.

– Ко мне кто хошь пойдет. Учить меня еще будешь!

– Только верхом на него не садись.

– Что так?

– Убьет.

– Хм. Это мы еще поглядим. На, девке своей еще попить дай. Отсюда ни шагу! Сюда кто придет – язык не распускай. В случае чего – дерись. Ну, да тебя учить нечего.

Повозился в темноте, наматывая на себя какое-то тряпье, и исчез совсем не в той стороне, где, как казалось, был выход. Только скрипнуло что-то, да сквозняком пахнуло.

Обр растянулся под боком у Нюськи, позаимствовал у нее край шубы. Девчонка дышала нехорошо, прерывисто и часто. Но ведь дышит, живая, никуда не делась.

Печка прогорала, огненные отсветы на стенах погасли, скоро стало совсем темно. Снаружи по-прежнему доносились редкие, глухие вздохи ветра, время от времени в стенку, которая здесь плавно переходила в потолок, принималось стучать что-то. То ли дождь, то ли снег. Внутри тоже не было полной тишины. Слышались осторожные шаги, тихий говор, крысиный писк, стук жестких коготков по старому дереву.

Спать по-настоящему Хорт опасался. Подремывал вполглаза. Время тянулось медленно. Ноябрьские ночи долгие.

Должно быть, он все-таки заснул. Проснулся от громкого ворчания над самым ухом. Сразу же сел с ножом в руке, готовый немедленно драться. В каморке, при свете крохотной коптилки снова возился Маркушка.

– Ну, поскребыш, ну и натворил ты дел!

Обр вздохнул.

– Я тут порасспросил кое-кого. Оказывается, ищут того, кто на князя волков натравил. А другие говорят, наоборот, от волков спас. И тому, кто его укажет, награда немалая. Я-то видел, как ты с волками, будто с псами. Только вранье все это. Ножичек у тебя в крови.

– Это лошадиная, – пробормотал Хорт.

– Дай-ка, гляну.

Обр покорно протянул нож и тут же получил затрещину.

– Сколько раз я тебе говорил – оружие чистить надо. Вот уже ржавчина показалась. Дубина ты лесная, неотесанная! Было тебе сказано – не доверяй никому! Ножичек-то тю-тю. Сам отдал.

– Маркушка!

– Заладил: Маркушка, Маркушка. Думаешь, много радости было за тобой ходить, сопли вытирать? Он, видите ли, Хорт, древний род, белая кость. Пупырь на ровном месте! Волчонок поганый. Сколько крови ты мне перепортил! Да и вся твоя родня – вот! – Маркушка чиркнул лезвием ножа по заросшей седой щетиной шее. – Да не трясись. Ты ж Хорт, тебе нельзя! Выпущу я тебя, выпущу. А там уж пеняй на себя.

– Маркушка… – потрясенно пробормотал Обр. Волчьим своим слухом он уловил за дощатой стенкой стук копыт, голоса, нетерпеливое ржание.

– На награду позарился?

– Стало быть, позарился. Мне на старость деньги нужны.

Нету никакой воровской поруки. И у Обра больше никого нет. Только Нюська. Нюська-то пропадет теперь. Хорт прищурился, подобрался. Горевать о Меркушкиной подлости будем потом. Сейчас действовать надо.

Бросаться с голыми руками на вооруженного ножом Маркушку он не мог. Да и в честном бою вряд ли одолел бы. Хотя кто знает… Теперь у него рука…

Старый вор замер, следил за ним неотрывно.

– Ну, выбирай, какого тебя им выдать. Живого или мертвого? Мне без разницы, да и им, по-моему, тоже.

– Вы, дяденька, неправду говорите.

Обр покосился назад. Нюська высунулась из сбившейся в кучу шубы, как мышь из норки.

– Ах ты, еж рогатый! – изумился Маркушка. – А тебе чего надо?

– Никому вы нас не выдали, – тонким хрипловатым голоском поведала девчонка. – Вы же любите его. И страсть как рады, что он живой. Сколько лет ему вместо отца были.

– Тьфу, – сплюнул старый вор, – как есть дура!

– Дура, – согласился Обр, не отрывая глаз от Маркушкиных рук, стараясь предвидеть каждое движение. Удар должен быть один, первый, он же последний. Правая, больная рука старого вора вдруг сжалась, потянула за какую-то веревку. Стукнуло, брякнуло, в лицо резко пахнуло холодом – и, ахнув, Хорт полетел в распахнувшийся прямо под ногами люк. Рухнул головой вперед на промерзший, присыпанный снегом песок, в последний миг успел перекатиться, вскочил, готовый драться, и тут же снова упал, сбитый с ног соскучившимся Змеем.

Утренние сумерки. Пустой берег. Схваченное прибрежной ледяной коркой море. Серый волнистый песок. Шагах в двадцати – развалины высокой стены. Никаких других лошадей и ретивых стражников. Змей, известный сквернавец и ползучий гад, возвышался над Обром в гордом одиночестве.

* * *

Прикрикнув на Змея, Обр поднялся на ноги. Сзади и сверху нависал черный борт лежащего почти на боку недостроенного корабля. Прямо над головой на высоте трех саженей тянулся ряд пушечных портов, заткнутых, заколоченных или, как и надлежало по замыслу кораблестроителей, аккуратно прикрытых плотно пригнанными люками. В один из таких люков высунулся Маркушка, стал осторожно спускать Нюську.

– Принимай жену, поскребыш!

Ошарашенный Обр, голова у которого шла кругом то ли от свежего воздуха, то ли от странных Маркушкиных поступков, девчонку все-таки принял. Локтем отпихнул Змея, который живо интересовался всем происходящим. Сверху свалился истрепанный, видавший виды суконный плащ. Следом на песок корявым пыльным пауком соскользнул сам Маркушка. Только теперь, на вольном воздухе, в свете пытающегося проклюнуться дня, Хорт понял, насколько тот постарел, ссохся, съежился. Страшен был старый вор Маркушка, и не было у Оберона человека роднее.

Действовал он, как всегда, быстро. Поддержал Нюську, плотненько завернул ее в плащ, подсадил в седло к совладавшему со Змеем Обру.

– Вырос с весны, – сварливо заметил он, глядя на парня снизу вверх, – в плечах раздался. В родню пошел. Стало быть, так. Езжай вдоль моря, прямо на восход, до Семахинских причалов. Там хорошая дорога наверх будет. Выедешь на тракт – дуй все так же, на восток, до самых Холмов.