– Это где замок Лаамов?

– Замок имеется. Вот чей – знать не знаю. Там, в Холмах, и лекаря найдешь. Ну, прощай, поскребыш! Даст Бог, больше не свидимся.

– Я вернусь, – не очень уверенно пообещал Оберон.

– Вернешься – сам зарежу. Вот этими руками. Беги куда хошь – в Угорье, к свеям или вовсе на юг, за горы. У тебя своя жизнь. Ни я, ни Хорты твои тебе не указ.

– А Корню ты чего скажешь?

– Правду. Для нас ты опасен, и держать тебя тут резону никакого нету. Скажу – сдал тебя. Такие деньги на дороге не валяются. Порешил да и выдал страже, как и хотел с самого начала.

– А ты хотел? – наклонился с седла Обр.

– Хотел. Еще бы! – осклабился Маркушка. – Запомни накрепко: никому не верь. Никому, никогда! Да езжай ты, не стой, не маячь тут. Дубина лесная, неотесанная!

С этими словами он врезал по гладкому крупу Змея, и тот рванулся вперед.

Конь летел вдоль моря, вдоль белой кромки припая[48], о который с шелестом бились свинцовые волны. Ветер дул резкими злыми порывами, швырял крупу пополам с солеными брызгами. Сзади, на западе, вставала стена клубящихся, страшных туч.

Но Хорт скакал на восток, туда, где все ярче разгоралась золотистая полоска холодного зимнего рассвета. Стучали копыта, с треском ломая лед в мелких прибрежных лужах, летела по ветру черная грива, стелился над землей давно не чесанный длинный хвост.

Вырвались! Вырвались из самой Могилы. Обр пил ветер, дышал полной грудью, крепко прижимал к себе Нюську и не хотел больше ничего. Так бы и скакать куда глаза глядят. Не останавливаясь, не уставая.

Но нет, Нюське нужен покой, и лекарь тоже нужен, никуда не денешься.

Когда долетели до Семахинских причалов, уже совсем рассвело. К счастью, на длинных мостках, выдававшихся далеко в море, не было ни души. Лодки и кочи по зимнему времени вытащены на берег. Снасти прибраны.

Дорогу наверх Обр едва не пропустил, хотя темная, наискось поднимавшаяся по белому склону полоса была хорошо заметна. Направил Змея посередке, между глубокими колеями и, верно, быстро оказался на тракте. Но торной дорогой не поехал. Не такой уж он был дурак. Просто двинул на юго-восток, к горам, полями и перелесками. Кресты и трубы Холмов показались над лесом и быстро сгинули. Зато флюгера и башни замка Лаамов долго маячили то спереди, то сбоку. Но далеко. Безопасно. Жалея коня, через лес Хорт пробирался легкой рысью или шагом. Зато открытые пространства полей проскакивал во весь мах. Пару раз останавливался, поил Нюську растопленным в ладони снегом, легонько обтирал горячий лоб. Вначале она благодарила его, потом уж ничего не отвечала, лежала тихо и безучастно.

Поэтому последние несколько верст он решился проскакать по дороге. Дорога от замка Лаамов в Гнилой Кут, он же Твердыня Туманов, была хорошая, торная.

К воротам крепости примчались с первым ударом бури, которая раскачалась наконец и обрушила на Повенец все свои снега. Ворота, как всегда, послушно открылись. Змея Обр, вопреки обычаю, бросил во дворе. Пусть нынче конюхи сами разбираются. Схватил Нюську в охапку и понес к себе, ничего вокруг не замечая.

Между тем его прибытие стало для обитателей замка большим потрясением. Слух о том, что хозяйский любимчик Свен сутки пропадал неизвестно где и заявился только сейчас с какой-то девицей на руках, распространялся как лесной пожар.

Стряпухи, служанки, швеи и прачки вместо того, чтобы заниматься своими делами, шныряли там и сям и вовсе не там, где следует. Новость срочно требовала обсуждения. Никто не знал, кто такая эта девица, откуда взялась и почему про нее раньше никто ничего не слышал.

Во время всего трудного пути под волчий вой и стоны надвигающейся метели Обру казалось, что главное – добраться до безопасного места, уложить Нюську в теплую постель. И тогда все будет хорошо. Все наладится. Но вот Нюська в его постели, тепло укрытая – и все такая же восковая. Лишь на щеках два скверных алых пятна – признак жара. В себя не приходит, глаз не открывает и даже пить не может.

Раздался грохот, и в комнату ввалилась служанка с охапкой дров. По правде говоря, это была обязанность мужской прислуги, но уж очень ей хотелось хоть одним глазком поглядеть, кого это притащил нелюдимый любимчик хозяина.

Хорт служанку почти не заметил, на ее любопытные взгляды внимания не обратил. Увидел только дрова. Радуясь, что может хоть что-нибудь сделать, быстро растопил печку. И снова уселся рядом с девчонкой, взял ее руку. Что делать дальше, он не знал. Дай устал сильно.

Снова стукнула дверь. На этот раз негромко. Деликатно. Обр медленно поднял голову. На пороге стоял господин Стрепет.

– Что это? – спросил он, изящно приподняв брови. – Где ты это взял и что это такое?

– Это моя жена, – твердо сказал Обр.

Господин Стрепет вздрогнул, будто ему на нос упала холодная капля.

– Какая еще жена?

– Законная. В Малых Солях запись имеется.

Тонкая рука в кружевном манжете неуверенно потянулась к тому месту, где на виске, под прозрачной кожей набухала голубая жилка.

– Но это невозможно!

– Почему же невозможно? – слегка обиделся Оберон. – По деревням и пораньше женятся.

– Да-да. Ты прав, конечно. Давно она с тобой?

– С весны.

Рука с отполированными жемчужным порошком ногтями все поглаживала явно занывший висок. Вид у хозяина замка был такой, будто это он, а не Обр, два дня без сна и отдыха носился по горам и лесам. Глаза красные, в лопнувших жилках. На подбородке чахлая седоватая поросль, лицо изголуба-бледное.

– Вы тоже больны?

– Я? Нет. А вот твоей… э-э-э… жене определенно нужен лекарь.

– Да, – опомнился Хорт, – да!

– Кроме того, ее надо вымыть, переодеть… От нее же, прости меня, пахнет.

По мнению Обра, от Нюськи пахло Нюськой. Впрочем, он и сам чистотой сейчас не блистал.

– Я распоряжусь, – сказал господин Стрепет и вышел, по-прежнему растирая висок.

Не успел Хорт оглянуться, как в комнату вломилась целая толпа служанок, а также старшая прачка, вторая стряпуха и сама главная ключница. Приволокли глубокое корыто, бадью с горячей водой, ведра с холодной, полотенце и еще какие-то тряпки. Обра живо выперли за дверь. Он сопротивлялся как мог, но против ключницы, надвигавшейся на него всем своим обширным бюстом, не устоял. Вылетел в коридор и обнаружил там господина Стрепета.

– Не думаешь ли ты, что нам необходимо побеседовать? – поинтересовался тот.

Оберон дернул плечом. Уходить слишком далеко от Нюськи ему не хотелось, но еще меньше хотелось оказаться за воротами замка с больной Нюськой на руках. Поэтому открыто противоречить он не посмел, покорно побрел в кабинет-библиотеку и там, усевшись, против обыкновения, на один из высоких, неудобных стульев, выложил все как есть. Все, о чем не счел нужным рассказывать Маркушке. Умолчал только об истории с князем.