Давным-давно на Западе Англии, у самого того места, где густой черный лес сменяется безбрежным океаном, на высоком холме стоял замок. Все местные жители звали этот замок по фамилии его владельцев, а фамилия эта была Дорн. И по сей день еще в Англии помнят замок Дорн, в котором и произошла история, рассказанная некогда монахом по имени Роберт и записанная с его слов другим монахом, имя которого не сохранилось в веках, равно как не сохранилась и сама запись этой истории. И все же мой дедушка хорошо помнил все то, что произошло в замке Дорн много веков назад; помнил, потому что дедушка моего дедушки от своего дедушки слышал эту историю. А дедушка дедушки моего дедушки самолично читал ее в древнем свитке – верно, том самом, что под диктовку монаха Роберта записал монах, имя которого не сохранилось.

Надо сказать, что все мужчины моего рода, как и я, конечно, никогда не лгали; следовательно, могу поклясться богом саксов Вотаном – творцом среды, – что все мною рассказанное – сущая правда. Было это так давно, что сейчас уже никто и не помнит, когда точно это было. У старого графа Рудольфа Дорна, наследного владельца того самого замка, который в округе называли Дорн, было два сына – Аскольд и Астольф.

В молодости граф прославился подвигами в войнах за родину и короля и был удостоен особого рода чести: принять из рук самой королевы драгоценный подарок – золотой перстень, украшенный тремя изумрудами. Бережно хранил граф Рудольф Дорн этот перстень. А в старости очень полюбил доставать подарок королевы из своего сундучка ранним утром и наслаждаться тем, как переливаются три изумруда в лучах восходящего солнца. Дожил граф Рудольф до глубокой старости, а когда настал час прощаться ему с жизнью земной, то призвал он к себе своих сынов Аскольда и Астольфа. И сказал им старый отец:

– Дети мои! Сыновья мои славные! Подходит к концу путь мой на этом свете, а потому время пришло решить мне, кому из вас достанется замок Дорн. Из века в век повелось, что род Дорнов всегда развивался только по прямой: от отца к сыну. И я был у своего отца единственным сыном, а потому получил замок во всей его красе. Что делать мне, сыновья мои любимые, теперь? Вас обоих я люблю, но замок достанется только одному из вас. На смертном одре нахожусь и волю мою прошу вас исполнить беспрекословно. Тебе, Аскольд, достанется замок Дорн со всеми людьми и угодьями. А тебе, Астольф…

Тут старик закашлялся и затих. Братья поняли сразу, что отец их так и скончался, не сказав последнюю свою волю, касающуюся Астольфа. Впрочем, самое главное было уже сказано: замок Дорн со всеми людьми и угодьями доставался Аскольду. Братья были очень дружны между собой: вместе росли, вместе учились, вместе, если требовали того долг и честь, шли сражаться за страну и за короля.

И последняя воля отцова братьев не рассорила. Аскольд сразу предложил брату своему Астольфу вместе жить в замке, вместе вершить все дела, вместе, как и прежде, сражаться. Смиренно выслушал Астольф брата, но отвечал ему с завидной уверенностью и крепостью:

– Дорогой Аскольд, брат мой любезный, радостно было мне слышать от тебя такую речь. Но и воля отца для меня закон. Раз велел отец наш, чтобы замок достался тебе, то тебе в нем и жить, и править, и вершить все дела. Из века в век управлял замком только один граф Дорн. И не наша с тобой вина, что нынче два графа из нашего рода носят одну фамилию. Жить в замке, однако, будет лишь один – таково последнее слово отца нашего. И этот один – ты. Признаюсь тебе, брат мой Аскольд, что давно уже решил я покинуть сей мир…

На этих словах Аскольд испугался за брата и взял его за руку. Но Астольф улыбнулся и продолжил:

– Не думай, милый брат, что решил я покончить с собой. Нет и нет. Просто решил я отправиться в монастырь, стать послушником и до смерти служить Господу. Задумал я это давно. День же сегодняшний только укрепил меня в моем давнем решении, а потому через неделю покину я твой замок и удалюсь навсегда в монастырь.

Так сказал Астольф. И как ни горевал брат его Аскольд, но после пышных похорон отца взял Астольф котомку на плечо, посох да немного еды и пошел через черный лес в одну из обителей, коими так богат был Запад Англии в прежние времена. Настоятель уже знал, что один из наследников самого графа Дорна направляется к нему в монастырь, а потому, когда Астольф вошел в ворота обители, принял его с радостью и должным благочестьем. Отвели новому монаху келью, определили в обязанность перепись ветхих книг. И потекли дни за днями, недели за неделями.

С усердием молился Астольф, с не меньшим усердием переписывал ветхие книги. Но случалось вечерами, что при воспоминаниях об отце, о брате, о замке Дорн делалось Астольфу грустно. Тогда мечтами уносился он в мир своего детства, где все было таким добрым и светлым. Так уж устроена наша память, что сохраняется в ней только что-то хорошее, а плохое забывается.

И вот в один из таких вечеров тишину кельи Астольфа нарушил мерный стук по стене. «Не сверчок ли?» – подумал монах. Однако вскоре Астольфу пришлось убедиться, что был это отнюдь не сверчок: среди темноты своей кельи разглядел Астольф белую тень. Первой мыслью монаха была такая: «А не дьявол ли искушает меня?» Впрочем, мысль эта была отвергнута тут же: «Не заслужил я еще такой «чести»», – решил Астольф. И все же на всякий случай он перекрестился. Тень никуда не исчезла, а только проступила еще четче, напоминая по своему силуэту человека.

– Сын мой Астольф, – проговорила тень, – Господь наш милостивый позволил мне прийти в твою келию, дабы мог я сказать то, что не успел вымолвить в жизни земной. Брат твой Аскольд получил во владение замок со всеми людьми и угодьями. Тебе же в наследство от меня пусть достанется подаренный королевой золотой перстень с тремя изумрудами.

– Но отец, – вопрошал Астольф, – как мне получить этот перстень? Ведь я не покидаю стен монастыря. Да и к чему мне, смиренному монаху, такое сокровище? Пусть Аскольд владеет им вместе с замком.

– Нет, Астольф, – грозно молвила тень графа Рудольфа, – воля моя такова, что перстень должен получить именно ты. О том же, каким образом ты его получишь, не беспокойся…

На этих словах тень старого графа растаяла. А за утренней трапезой сам настоятель сказал Астольфу, что в церкви монастырской дожидается его важный гость. Какова же была радость Астольфа, когда тот, придя в церковь, увидел там своего дорогого брата Аскольда, владетельного графа Дорна. Братья обнялись, а потом Аскольд рассказал Астольфу, что нынешней ночью было ему видение – явился сам граф Рудольф и повелел строго-настрого нынче же собираться в путь и везти сюда подаренный королевой золотой перстень с тремя изумрудами. Удивился Астольф тому, что поведал брат его Аскольд, и рассказал тогда о своем видении. И решили в те поры братья, что так тому и быть: раз наказал отец, что перстнем должен владеть Астольф, то пусть отныне остается подарок королевы в монастыре. Аскольд уехал, а Астольф в тот же день показал золотой перстень с тремя изумрудами настоятелю. Подумав, настоятель велел Астольфу украсить этим перстнем статую Богоматери, что стояла в главном храме обители. Так и сделал Астольф. И даже было ему радостно от того, что столь ценный дар получил в итоге не столько он, сколько монастырь, а значит – Господь. Теперь перстнем могли любоваться все монахи монастыря и все те, кто приезжал в монастырь на молитву из других земель.