Алеся посмотрела на пол, надеясь увидеть ножницы, которыми он резал обои. Они действительно лежали у стены рядом с еще не распечатанным рулоном. Но Геннадий догадался, что она выискивает, пнул ножницы ногой, и, пролетев мимо Алеси, они скрылись под батареей.

– Слышь, не рыпайся вообще, – сказал он. – Я ж ничего такого. Бухло с собой. – Он кивнул на облезлый пакет, с которым пришел. – Посидим, поговорим, я не человек, что ли? Переночую у тебя. Муж на час! – ухмыльнулся он. – Тебе понравится, обещаю. Сама еще попросишь, чтоб насовсем оставался. Ты ж одинокая, почему нет.

Он говорил примирительным тоном, видимо, считая, что предлагает дельные вещи, с которыми невозможно не согласиться.

Алеся хотела выкрикнуть, что ни о чем его просить не собирается, еще что-нибудь возмущенное, злое… И вдруг почувствовала, что злость выходит из нее, как воздух из проколотого шарика, и силы выходят тоже. Не страх ее проколол… Бессмысленность накрыла, как ватное одеяло, старое, душное, вонючее. Бессмысленность ее жизни, бессмысленность сопротивления этой бессмысленности, бессмысленность настоящего и будущего… Она почувствовала, что кулаки у нее разжимаются и руки обвисают, как веревки.

Наверное, выражение ее лица переменилось тоже.

– Ну вот, разумная девка, я ж сразу понял. – Геннадий подошел к ней, хозяйским жестом похлопал по плечу. – Выпьем, отдохнем. Потом обои поклеим, никуда не убегут.

– Уходи, – чуть слышно проговорила она. – Уходи, прошу.

«Прошу», конечно, лишнее. Но какая разница? Все равно по ее подавленному виду понятно: с ней можно делать что угодно.

– Да ладно тебе.

Геннадий взял ее за руку-веревку таким движением, каким берут корову, чтобы увести с выпаса в хлев. Разве что себе на руку ее руку не намотал. Потянул в альков, где стояла кровать. Видимо, решил изменить порядок действий – предлагал ведь сначала выпить. Она попыталась выдернуть руку, но он будто клещами ее сжимал.

Алеся почувствовала, как под ватным одеялом бессмысленности вздымается у нее внутри страх, переходящий в панику. Она уперлась в его плечо свободной рукой, но это не помогло: он дернул ее к себе, вонью пахнуло из его рта… Казался же хлипким, еле шевелился же, когда обои клеил, да ей в голову не могло прийти, что ему интересно что-нибудь, кроме как поскорее закончить работу и получить деньги на выпивку!

Геннадий толкнул Алесю на кровать, придавил ей предплечьем грудь, чтобы она не могла встать. Она закричала.

– Заткнись, пока подушкой не придушил, – пригрозил он. И действительно бросил ей на лицо подушку, пропыхтев: – Чтоб не кусалась.

Никогда в жизни Алеся не была настолько беспомощна, никогда не думала, что придется ощутить такое! Прижимая ее к кровати, он расстегивал штаны, а она изворачивалась, пытаясь ударить его коленом между ног и одновременно сбросить с лица подушку. Не удавалось ни то ни другое, потому что он как-то мгновенно раздвинул ей ноги и навалился на нее, как удав. Да, длинный и тяжелый удав, что там в этой голове, в этом теле, одни рефлексы, сейчас обовьется и задушит… Крики ее звучали глухо, да и какая разница, как они звучат в запертой квартире…

– Будешь дергаться… точно… придушу, – пообещал он и прижал подушку так, что у Алеси потемнело в глазах.

В голове зазвенело, тело начало обмякать, она еще сознавала, что теряет силы, но собрать их уже не могла…

– Отпусти… – прохрипела она.

Подушка приподнялась.

– Не рыпайся – отпущу.

Он в самом деле отпустил ее, и она села на кровати. Ее била дрожь.

– Ну лучше ж по-хорошему, да?

Его тон опять стал примирительным.

«Я не смогу от него отбиться. Как только попробую встать, убежать, он снова… Я ничего не могу против него… Если буду сопротивляться, то и правда задушит…»

– Лучше, да? – повторил он уже угрожающе.

Она кивнула. Зубы при этом клацнули. Его лицо было совсем близко. Ничего похожего на физическое желание не было в глазах. А то, что было, не относилось к области разума.

– У тебя деньги есть? – вдруг спросил он.

Алеся кивнула снова.

«Может, уйдет? Ему же не надо… меня… это же видно… Или возьмет деньги, а потом убьет?»

Логика его действий была ей непонятна.

– Где? – спросил он.

– В сумке. На подоконнике.

– Сиди тихо.

Он поднялся, подошел к подоконнику, взял ее сумку, открыл. Алеся попыталась соскользнуть с кровати. Старые пружины заскрипели.

– Сиди, сказал! – прикрикнул он.

Мог бы и не кричать. Теперь, когда она не отбивалась от него физически, силы оставили ее совсем. Совсем. Она не могла шевельнуть ни рукой, ни ногой. Происходящее казалось ей нереальным. Вот он открывает ее сумку… Вытряхивает содержимое на пол… Приседает на корточки, берет кошелек, открывает… Надсадно скрипит входная дверь…

Он резко обернулся на этот звук.

– Тебе чего? – В его голосе мелькнуло удивление. – Ты как дверь открыл?

– Ключом. Живу здесь.

Алеся вздрогнула и с трудом, как от удава, отвела взгляд от Геннадия.

Женя стоял в дверях и смотрел спокойно или холодно, не разобрать было выражения глаз в ледяной радужке. Потом подошел к Геннадию и, не говоря ни слова, коротко ударил его обеими ладонями по ушам. Геннадий вскрикнул, как заяц. Алеся однажды начала смотреть с Сережкой какой-то фильм на «Живой планете», и вдруг с экрана закричал заяц. Она тогда сразу же выключила телевизор, таким жутким показался ей этот крик.

Женя взял Геннадия за ворот рубахи и выволок из комнаты. Хлопнула дверь. Громко щелкнул замок. Женя вернулся, в два шага оказался рядом с Алесей, провел ладонями по ее плечам, спросил:

– Ничего?

Она кивнула. Горло сжимал спазм, и ответить иначе не получилось.

– Давно все это?

– Ч-час… – Голос все-таки прорезался. Не голос, а хриплый писк. –