его открылась, и Вероника увидела, как из нее вышел Лазарь Соломонович. Он вышел один, на несколько секунд остановился, словно не понимая, что с ним происходит, потом как-то по-собачьи передернулся и вдруг бросился бежать прочь.

– Его отпустили, – сказал Сергей. – Ведь ты ради этого пришла?

– А пани Альжбету? – спросила Вероника.

– Это невозможно.

– А что возможно?

Она наконец посмотрела на него.

«Сколько ему лет? – медленно проплыло в ее сознании. – Он старше меня. Нет, не то. Он из другой, из чужой жизни».

Никогда она не думала о нем так. Или это не было так? То есть старше он, конечно, был всегда, и она это сознавала. Но жизнь у них за это время стала общая, и это не была общность постели или крова – ей казалось, они соединились совсем, и так было задолго до того, как они встретились. Предвечно это было и будет всегда.

– Возможно уехать в Москву, – сказал Сергей. – Сегодня. Обвенчаемся уже там.

– Обвенчаемся?

– Да.

Вероника взглянула на него с недоумением. О чем он говорит?

– Тебя отпускают с работы? – спросила она.

– Вероника! – Он взял ее за плечи, повернул к себе. – Я не избиваю людей на допросах.

– У тебя другие методы?

– У меня другая работа.

– У тебя другая, у них такая. – Вероника почувствовала, как губы ее кривит усмешка. – Главное, что вы делаете общее дело.

– У меня нет с ними общего дела!

Он встряхнул ее, держа за плечи. Видимо, не рассчитал при этом силу: зубы у нее клацнули, от прикушенной губы стало солоно во рту.

Артынов отпустил Веронику, коснулся рукой ее губ, и она увидела кровь на его пальцах.

– Прости.

Он побледнел так, что глаза слились с лицом.

– Ничего. Лазаря Соломоновича правда отпустили?

– Да. Его и не должны были арестовывать. Он не имеет никакого отношения к польскому заговору, ты сама понимаешь. Я случайно увидел, как его привели… сюда. И вспомнил, что ты сегодня должна была выйти на работу.

Последовательность его действий была ей понятна. Но суть происходящего… Впрочем, суть была понятна тоже. А детали, подробности не имели значения. Во всяком случае, она не находила в себе сил разбираться в них сейчас.

– Я пойду, – сказала Вероника.

– Никуда не выходи из номера, очень тебя прошу. Я приду вечером, и поедем прямо на вокзал.

– Ты правда думаешь, что я поеду с тобой?

Она посмотрела с недоумением. Да, он в самом деле так думает. Как же мало он узнал ее! Впрочем, она узнала его ничуть не больше.

– Вероника…

Она увидела, как снова белеет его лицо. Но это был последний ее взгляд на него.

Она шла вниз по Петропавловской улице. Дожди наконец закончились, солнце светило ей в глаза. Волосы растрепались, летели перед глазами серебряной сетью, И в этой сети, в ясном свете августа, всеми цветами радуги играли последние слезы в ее глазах.

Глава 20

– Удачно ты в отпуск сходила. – Ира Янышева ждала, пока Алеся распечатает для нее документы на сегодняшнюю выписку. – Тут у нас дожди всю неделю шли, а у вас там тепло было. А теперь и в Москве солнечно. Получи, девушка, на блюдечке с голубой каемочкой.

Принтер выплюнул последний листок.

– Да, повезло, – сказала Алеся, отдавая Янышевой бумаги.

– Не повезло, а рассчитала правильно. Ты вообще умеешь устроиться.

Из чего она делает такие выводы, было непонятно, но Алеся и не утруждала себя размышлениями о том, что происходит в Иркиной голове. Если уж та находит повод завидовать даже ей, то о чем тут размышлять вообще.

Размышлять о том, какая погода была в Полесье во время ее отпуска – вернее, вспоминать об этом, – Алесе не хотелось тем более.

А дни в Москве теперь действительно стояли безоблачные, и утренний свет был таким трепетным, каким бывает только в августе. Он необычным образом преломлялся в ресницах, переливался серебряной сетью, и казалось, что в ней играет радуга.

Алеся заметила эту игру августовского света, но не стала уделять внимание своему наблюдению, потому что спешила на автобус, который уже подъезжал к остановке возле больничного парка. Через два часа придет рабочий клеить обои, и не хватает ей только опоздать. Не застанет ее дома и уйдет, а она потом будет дожидаться и его, и, главное, своего свободного дня после ночного дежурства, а когда еще такой день выдастся снова.

Квартира на Тушинской вызывала у Алеси такое уныние, что она сама из-за этого недоумевала. Жила же в Павшинской пойме, вообще за Кольцевой, да и все ее прежние жилища так же не отличались роскошью, как эта пахнущая кошками квартира с видом на Волоколамское шоссе и Тушинский рынок.

По шоссе днем и ночью шли машины, окна в квартире были старые, со щелями в рамах, и внутри стоял поэтому немолчный гул. Алеся думала, как же Сережка будет засыпать здесь после пинской и тем более багничской тишины. И что он станет делать, вернувшись из школы, – без двора, где можно погулять, в обществе одной лишь приходящей женщины, которую придется, конечно, найти, чтобы она присматривала за ним, пока Алеся на работе.

Алеся решила забрать сына в Москву ко второй четверти – к началу учебного года все же не получалось. И после того как она это решила, все ее действия выстроились во внятной последовательности. Надо сделать ремонт, потом купить икеевскую мебель вместо замызганной рухляди, к которой брезгует прикасаться даже она сама, потому что ко всем поверхностям прилипают руки, и нетрудно представить, как неприятно это окажется ребенку, то есть не окажется, конечно, мебель она заменит сразу после ремонта…

Эти заботы заняли ее, но не увлекли. Алеся хотела