Вероника не кривила душой, говоря, что готова жить с Сергеем где угодно. Но она и предположить не могла, что жизнь с ним окажется так легка, так как-то ладно для нее приспособлена. Дело было не только в безупречности его воспитания, не позволяющей ни единым жестом доставить ей какое бы то ни было неудобство; хотя и в этом, наверное, тоже. Но главное, она поняла, всей собою ощутила, что взаимная любовь создает такую прочную основу для повседневной совместности, какую едва ли создала бы общность работы, или прошлого, или даже будущего.

Физическая связь сразу стала полноценной частью их любви. Если были у Вероники даже малейшие сомнения в том, что это возможно, то они сразу и развеялись. В их первую ночь Сергей сказал, что не хотел бы, чтобы ей приходилось лишь терпеть эту сторону отношений с ним, и такого не будет. Тогда она не придала его словам значения, так переполняло ее все, что произошло между ними. И только теперь Вероника поняла, что значили те слова… Смущаясь от выспренности сравнения, она чувствовала себя теперь так, как, наверное, могла бы чувствовать себя скрипка, звучащая в руках музыканта вся, каждой декой и струной. При этом она видела, что не только сама получает удовольствие от физической любви, но и для Сергея оно такое же сильное.

Уходил он не часто, на ее вопрос ответив однажды, что для устройства их переезда в Москву этих редких его отлучек довольно. В основном же они не разлучались, и дни их проходили так захватывающе интересно, что время летело стрелою. Сергей рассказывал о Москве своего детства, о Поливановской гимназии, об Англии, где прошла его юность, об Оксфорде, где учился в университете, о Лондоне, о Париже и Берлине, где жил потом… Он видел и знал так много, что этого хватило бы не только для удовлетворения любопытства одной лишь Вероники, но и для того, чтобы удерживать внимание большой аудитории. Однажды она даже сказала ему, что он мог бы читать лекции, но Сергей лишь пожал плечами и ответил, что не настолько альтруистичен, чтобы тратить время и силы на посторонних людей.

Август выдался дождливый, выходить куда-либо удавалось редко, но им не тесно и не скучно было в замкнутом пространстве комнаты. Когда все же выдавались ясные дни, они шли в Городской сад, гуляли по аллеям, ели мороженое и пили сельтерскую воду, а потом спускались к Свислочи, смотрели на серебристые блики, бегущие по воде, и Сергей расспрашивал Веронику о ее детстве и юности. Она рассказала ему, кажется, уже все, вплоть до полесских легенд про русалок и волколаков, но он готов был слушать ее сколько угодно, лежа на траве, головой у нее на коленях, и глядя на кружева липовых листьев над головой. Липа давно отцвела, пчелы разлетелись, и только эти листья да Вероникино имя, вырезанное на коре, было теперь над ними.

– Ты согласилась бы со мной обвенчаться? – спросил Сергей в один из таких дней под липой.

– Что-что сделать?

Вероника так удивилась, что подумала даже, что неточно расслышала его слова.

– Обвенчаться. – Он сел, вглядываясь в ее глаза. – В костеле.

– Я не думала, что ты набожный, – пожала плечами она.

– Не набожный. Но крещен был в католичестве, разумеется.

– Имя у тебя не католическое.

– Это какие-то родственные обстоятельства матери. Точнее не знаю. Отец после не требовал, чтобы я перешел в православие. А мне было все равно. Тем более потом: англиканская церковь – протестанты, и не возиться же было со всем этим заново.

– Но раз тебе все равно, почему ты предлагаешь мне венчаться?

– Показалось, что для тебя это может быть важно.

– Не знаю… – задумчиво проговорила Вероника. И добавила уже с уверенностью: – Нет, не важно. Я люблю тебя, Сережа. И не стану любить сильнее от того, что скажу это перед Богом. Потому что я… и так перед Богом это знаю. А сильнее любить тебя все равно не смогла бы.

– Все же я был бы рад, если бы ты приняла мое предложение, – сказал он. И, бросив на нее быстрый взгляд, объяснил: – Я однажды был на венчании. И мне хочется сказать тебе то, что при этом говорится. Можно это?

– Можно. – Она коснулась его виска, провела ладонью по щеке со всей нежностью, какую чувствовала к нему. – Когда и где?

– В Красном костеле, вероятно. Или у бернандинцев. Я узнаю.

На следующий день Сергей ушел затемно. Вероника проснулась, когда его уже не было, хотя и ей пришлось вставать рано, потому что у нее начиналась работа. Перейдя жить к Сергею в «Гарни», она попросила Лазаря Соломоновича дать ей двухнедельный отпуск и, разумеется, получила его, так как не была в отпуске уже несколько лет: он ей попросту не был нужен, проводить его было негде и не с кем.

– Все-таки летишь ты на этот огонь, – вздохнул Лазарь Соломонович, узнав, почему Вероника просит об отпуске.

– В Сергее Васильевиче ничего огненного нет, – засмеялась она. – Облик его скорее ледяной, вы заметили?

– Лучше держаться от него подальше, вот что я заметил. Но какой смысл об этом говорить? У тебя сейчас одно каханне в голове. Хотя удивляться нечему: редкая девушка твоего склада не влюбилась бы в такого, как он.

Лежа в постели, Вероника вспоминала, что было ночью, и смеялась смущенно и радостно. А потом, одеваясь, думала о том, что, может быть, Сергей прямо сегодня узнает, где и когда они обвенчаются. Хоть она и не покривила душой, сказав, что для нее это неважно, однако ей было радостно думать, что он перед Богом хочет пообещать ее любить, почитать и защищать в радости и в горе, этим самым простым образом подтверждая, что готов связать с нею свою жизнь, пока смерть не разлучит их.

Из-за всех этих разнеживающих дум она опоздала на работу, хотя идти до дома Цейтлиных по Богадельной было не более десяти минут, а она и не шла, а бежала.

– Извините, Лазарь Соломонович!

С этими словами Вероника вошла в кабинет, где доктор принимал больных.