иногда и вслух. На улице прямо. Ты мне от этого стал близкий. Или не от этого.

– Я тебя так люблю, что у меня сердце сейчас разорвется, – сказал он.

Так неожиданны были его слова, что она растерялась. Но и весь он был для нее сейчас таким же неожиданным, как его появление в зале.

– Ты… давно в Минске?

От растерянности и счастья Вероника не смогла найти слова, которые лучше выражали бы то, что она чувствовала сейчас. А вернее, слов таких просто не было.

– Час примерно, – ответил он. – Зашел к тебе на квартиру, узнал у хозяев, где ты. Пойдем?

Он говорил и смотрел так прямо и спокойно, что и она успокоилась наконец.

– Да, – кивнула Вероника.

– Погоди. – Он расстегнул и снял с себя черный английский тренчкот. – Там льет как из ведра.

– Но ведь ты промокнешь, – сказала она, пока он надевал на нее этот плащ.

– Ничего.

Тренчкот – Вероника видела такие еще в Пинске, в войну, – был ей велик, тяжел и путался в ногах. Но таким счастьем было почувствовать тепло его тела всем своим телом, что она не обращала внимания на это неудобство.

Глава 17

По улице не шли, а бежали, к тому же было уже темно, поэтому Вероника видела лишь, что направляются к Захарьевской. И только у самого входа поняла, что целью их была гостиница «Гарни» – та самая, в ресторане которой они познакомились.

– Мы идем в ресторан? – удивленно спросила она.

– Для меня здесь должен быть номер, – ответил он. – Надеюсь, так и есть. Потратить еще хоть сколько-нибудь времени на поиски крыши над головой… Этого я не выдержу.

Сдержанность, даже суровость, которая была ему присуща и заставляла Веронику робеть перед ним, таяла теперь на глазах.

Номер в самом деле был – об этом сообщил портье, к стойке которого подошли вдвоем, несмотря на протесты Вероники. Пока Сергей разговаривал с ним, она все же отошла в уголок, потому что казалась себе ужасно неуклюжей в мужском прорезиненном плаще, с которого на пол сразу же натекла лужица.

– И вещи ваши в номер уже доставлены, – сказал портье, подавая ключ.

Номер был во втором этаже, окна выходили на тихую Богадельную, поэтому не слышно было громыхания конки по Захарьевской улице. Да конка уже и не ходила, наверное. От сильного волнения Вероника не могла разобрать, как этот номер выглядит, видела только, что он большой – из коридора вошли в гостиную, а оттуда дверь вела еще в одну комнату.

– Не понимай мои слова слишком буквально, – сказал Сергей, расстегивая на Веронике тренчкот. – Прекрасно выдержу, если мы с тобой пойдем поужинать.

– Я тоже прекрасно выдержу без ужина, – улыбнулась она. – Очень по тебе соскучилась.

Пальто упало на пол, а она положила руки на плечи Сергея и, привстав на носочки, поцеловала его прежде, чем он успел склонить голову. И забыла обо всем, как только почувствовала прикосновение его губ… Если вообще о чем-либо помнила с той минуты, когда увидела его у дверей театрального зала.

Когда сознание к ней вернулось, она поняла, что лежит на его плече, шторы задернуты, а дверь в соседнюю комнату – оказывается, они переместились оттуда, из гостиной, на кровать в спальне, – открыта, и там горит лампа, хотя Вероника не помнила, кто ее зажег и когда.

– Знаешь, – сказала она, – я не только разговаривала с тобой, но все время тебя чувствовала. Вот так, как сейчас между нами было. Физически тебя чувствовала, в себе.

– Тоже на улице прямо?

Она не обиделась, расслышав улыбку в его голосе.

– Нет, это не на улице, конечно. А ночами, одна… Ты разбудил во мне то, что лишает стыда.

– Ты не можешь представить, как трогает твоя серьезность.

Вероника подняла голову и увидела, что глаза его смеются.

– Не надо говорить тебе такое? – спросила она.

– Говори мне все, что в голову придет.

– Ох, мне часто приходят в голову такие… наивности, что самой неловко!

– Ничего.

Вероника села, взглянула на него. Как и в прошлый раз он, вынув заколки, распустил ее волосы, и она видела его теперь сквозь переливчатую серебряную сеть. Он лежал, закинув руки за голову, мускулы сплетались на его плечах узлами.

– Ты очень красивый, – сказала она, отводя от лица волосы, чтобы не мешали смотреть на него. – Наверное, я влюбилась в тебя сразу, как только увидела. Оттого на тебя и сердилась, что не могла понять, что со мной происходит.

– Тебе было отчего на меня сердиться. – Он взял ее руку, поднес к губам, поцеловал запястье. – Но больше не за что будет. Во всяком случае, я постараюсь.

– Ты правда насовсем теперь… здесь?..

– С тобой насовсем ли, ты это хочешь спросить? Да.

– Твои слова могут означать что угодно.

– Но означают лишь то, что я буду с тобой. Если ты позволишь мне это счастье.

– Я позволю тебе все, что ты захочешь.

– А чего хочешь ты?

– А я очень хочу есть. Я не так бесплотна, как ты думаешь! – засмеялась Вероника.

– Спустимся в ресторан?

Сергей тоже сел на кровати. Она увидела, как мускулы перекатились от этого движения по всему его телу – плечи, руки, ноги, все сверкнуло изнутри силой.

– Но у меня, наверное, вся одежда мятая, – сказала Вероника. – И уж точно мокрая. Неловко в такой идти в ресторан.

– Неловкости никакой, но можешь простудиться. Если ты не против, останемся здесь. Я заказал ужин в номер.

– Когда заказал? – удивилась она.

– Когда разговаривал с портье.

– Я забываю,