— К делу! — крикнул первый агент. — Почему это вы прячете вашу жену?

— Послушайте, господа! Вы взяли слишком высокий тон! — возразил Босир.

— Мы хотим видеть твою жену, — отвечал сбир по прозвищу Расчет.

— А я говорю вам, что выставлю вас за дверь! — во всю мочь закричал Босир, вне себя от их бесцеремонности.

Босир, в надежде, что испугал их мощным ударом, устремился к лестнице не как человек, который бежит за луидорами, а как человек, который пришел в неистовство и который бежит за оружием. Сбиры, верные своему обычаю, помчались за Босиром и обрушили на него свои здоровенные кулаки.

Босир закричал, дверь отворилась, и на пороге комнаты, на втором этаже, появилась взволнованная, растерянная женщина.

Увидев ее, сбиры отпустили Босира и теперь закричали они, но это был крик радостный, крик торжествующий, это был крик безудержного ликования.

Они узнали ту, что была так похожа на королеву Французскую.

Расчет подошел к мадмуазель Оливе и, приняв в соображение это сходство, заговорил с ней не слишком вежливым тоном:

— Я вас арестую.

— Арестуете?! — вскричал Босир. — Но за что же?

— Потому что такой приказ дал сам господин де Крон, — отпарировал другой агент.

Молния, упавшая между любовниками, напугала бы их меньше, чем это заявление.

— Идемте, — сказал Расчет. — Здесь у вас должна быть какая-нибудь двуколка, ну, что-нибудь на колесах. Прикажите заложить карету для этой дамы. Право же, вы должны сделать это для нее.

— А так как мы славные ребята, — подхватил Другой агент, — то мы вас не обидим. Вас мы тоже увезем для виду, но где-нибудь в пути мы отвернемся, вы спрыгнете на землю, а мы заметим это, только когда вы опередите нас на тысячу шагов. Неплохо придумано, а?

Босир на это ответил так:

— Куда поедет она, туда поеду и я. Я никогда не покину ее в этой жизни.

— Ив будущей тоже! — прибавила оледеневшая от ужаса Олива.

— Что ж, тем лучше! — рассудил Расчет. — Чем больше арестованных доставят господину де Крону, тем это будет для него приятнее.

Четверть часа спустя двуколка Босира выехала со двора, увозя пленных любовников и их стражников.

Читатель может судить, как подействовала эта поимка на господина де Крона.

Он был принят королевой, которой он предварительно послал просьбу об аудиенции в Трианоне.

Королева, в течение целого месяца отнюдь не пренебрегавшая тем, что доходило до нее из полиции, немедленно исполнила просьбу министра.

— Ваше величество! — поцеловав ей руку, заговорил представитель власти. — Нет ли у вас в Трианоне такой залы, где вы могли бы, оставаясь невидимой, видеть то, что происходит?

— У меня есть библиотека, — отвечала королева. — За стенными шкафами, в моей гостиной для закуски, я приказывала устраивать приемные дни, и, полдничая, я иногда забавлялась вместе с ее высочеством принцессой де Ламбаль или с мадмуазель де Таверне, когда она еще была со мной, глядя на смешные гримасы аббата Вермона [46], когда ему случалось наткнуться на памфлет, где шла речь о нем.

Десять минут спустя трепещущая королева подглядывала из-за шкафов.

Она увидела, как в библиотеку вошла фигура, закутанная в покрывало. Старший слуга снял его, и эта фигура заставила королеву вскрикнуть от ужаса: она узнала, кто это. Это была Олива в одном из самых любимых платьев Марии-Антуанетты.

Это была Мария-Антуанетта собственной персоной, только вместо крови императоров в жилах ее струилась плебейская жидкая кровь, а тело ее было источником всех наслаждений господина Босира.

Королева подумала, что видит себя в зеркале; она пожирала глазами это видение.

— Что скажет ваше величество о таком сходстве? — заговорил г-н де Крон, наслаждавшийся эффектом, который он произвел.

— Скажу... скажу... сударь… — пролепетала потерявшая голову королева.

«Ах, Оливье! — подумала она. — Почему вас нет здесь?!»

— Что угодно вашему величеству?

— Ничего, сударь, ничего... разве только, чтобы об этом узнал король…

— И чтобы это увидел граф Прованский, не так ли, ваше величество?

— О, благодарю вас, господин де Крон! Благодарю вас! Но что сделают с этой женщиной?

— А именно этой женщине приписывают все, что произошло? — осведомился де Крон.

— У вас в руках, несомненно, все нити заговора?

— Почти все, ваше величество.

— А господин де Роан?..

— Господин де Роан еще ничего не знает.

— О! — воскликнула королева, пряча лицо в ладонях. — Я вижу, что в этой женщине причина всех заблуждений кардинала.

— Пусть так, сударыня, но если это заблуждение господина де Роана, то это преступление другого лица!

— Ищите его хорошенько, сударь, честь французского королевского дома в ваших руках!

— Поверьте, ваше величество, что она помещена надежно, — отвечал де Крон.

— А как идет следствие? — спросила королева.

— Подвигается. Все все отрицают, но я жду удобного времени, чтобы пустить в ход то вещественное доказательство, которое находится в вашей библиотеке.

— А графиня де ла Мотт?

— Она не знает, что я разыскал эту девицу, и обвиняет господина Калиостро: он, мол, до такой степени заморочил голову кардиналу, что тот потерял рассудок.

— А господин Калиостро?

— Господин Калиостро, которого я приказал допросить, обещал прийти ко мне сегодня утром.

— Это опасный человек.

— Это человек, который будет нам полезен. Укушенный такой гадюкой, как графиня де ла Мотт, он проглотит яд и даст нам противоядие.

— Вы надеетесь раскрыть заговор?

— Я в этом уверен.

— Но каким же образом? Сударь! Скажите мне все, что может меня успокоить.

— Вот каков ход моих рассуждений: графиня де ла Мотт жила на улице Сен-Клод…

— Я знаю, знаю, — покраснев, сказала королева.

— А господин Калиостро живет как раз напротив нее.

— Так вы предполагаете…

— ..что существовала какая-то тайна то ли для одного, то ли для другого из соседей, и тайна эта должна принадлежать и тому, и другому… Но простите, сударыня, подходит время, когда я жду в Париже господина Калиостро. Я ни за что на свете не согласился бы отсрочить наши объяснения.