Пусть читатель вообразит себе высокомерие, гордость, надменность королевы, очутившейся лицом к лицу с этим демоном, которого она еще не знала, но которого подозревала в вероломном вмешательстве в ее дела.

Пусть читатель представит себе Марию-Антуанетту — вдову, еще безутешно оплакивавшую свою любовь, которая погибла от скандала, Марию-Антуанетту, уничтоженную оскорбительным обвинением, которое она не могла опровергнуть, пусть представит себе читатель, как она, столько выстрадавшая, готовится поставить ногу на голову змеи, которая ее укусила!

Величайшее презрение, едва сдерживаемый гнев, ненависть женщины к женщине, ощущение несравненного преимущества своего положения — вот то оружие, которое было в руках у обеих противниц. Королева начала с того, что приказала войти, как свидетельницам, двум своим женщинам, и они вошли молча, опустив глаза и сделав медленный, торжественный реверанс. Сердце, полное тайн, голова, полная замыслов, отчаяние как высшая движущая сила — таково было еще одно оружие. При виде этих двух женщин графиня де ла Мотт подумала: «Отлично! Этих двух свидетельниц сейчас выпроводят из комнаты».

— Ах, это вы, сударыня! — воскликнула королева. — Наконец-то! Наконец-то вас разыскали!

— Ах, Боже мой! Как вы со мной строги, ваше величество! Я вся дрожу!

— Это еще не все, — резко сказала королева. — Известно ли вам, что господин де Роан в Бастилии?

— Мне об этом сказали, ваше величество.

— И вы, конечно, догадываетесь, почему?

Жанна пристально посмотрела на королеву и, повернувшись к женщинам, присутствие которые, каралось, мешало ей, ответила:

— Мне ничего не известно, ваше величество — Однако вы знаете то, что вы же сами говорили мне об ожерелье?

— О брильянтовом ожерелье? Да, ваше величество.

— И о том, что вы, от имени кардинала, предложили мне соглашение об уплате за это ожерелье?

— Это правда, ваше величество.

— Согласилась я или отказалась?

— Отказались, ваше величество.

— А-а! — произнесла королева с удовлетворением, смешанным с удивлением.

— Вы, ваше величество, даже дали мне задаток в двести пятьдесят тысяч ливров, — прибавила Жанна.

— Так… А дальше?

— А дальше вы, ваше величество, не смогли платить, потому что господин де Калон отказал вам в выдаче денег, и вы отослали футляр ювелирам Бемеру и Босанжу.

— С кем же я его отослала?

— Со мной.

— И что же вы сделали?

— Я… — медленно произнесла Жанна, почувствовавшая всю значительность слов, которые она сейчас должна была вымолвить, — я отдала брильянты господину кардиналу.

— Господину кардиналу?! — воскликнула королева. — А зачем, скажите на милость, вы отдали их кардиналу вместо того, чтобы доставить их ювелирам?

— Потому, что господин де Роан интересовался этим делом, это было угодно вашему величеству, и я оскорбила бы его, если бы не предоставила ему возможность завершить это дело самому.

— Но как же случилось, что вы получили у ювелиров расписку?

— Эту расписку отдал мне господин де Роан.

— Ну, а мое письмо, которое, как говорят, вы передали ювелирам — оно-то каким образом оказалось у вас?

— Меня просил передать его господин де Роан.

— Значит, тут везде и всюду замешан господин де Роан! — воскликнула королева.

— Я не понимаю, о чем вы говорите, ваше величество, и в чем замешан господин де Роан, — с рассеянным видом заметила Жанна.

— Я говорю, что расписка ювелиров, которую передали или переслали мне через вас, подделана!

— Подделана! — простодушно повторила Жанна. — Ах, ваше величество!

— Я говорю, что, по слухам, подписанное мною так называемое письмо о том, что я согласна принять ожерелье, подделано!

— О! — воскликнула Жанна, по видимости еще более изумленная, чем при первом известии.

— Я говорю, наконец, — продолжала королева, — что вам нужна очная ставка с господином де Роаном, чтобы вы разъяснили нам эту историю!

— Очная ставка? — повторила Жанна. — Но почему же, ваше величество, мне необходима очная ставка с господином кардиналом?

— Он сам просил об этом.

— Он?

— Он всюду вас разыскивал.

— Не может быть, ваше величество!

— Он утверждал, что хотел доказать вам, что вы его обманули.

— О, если так, ваше величество, то я тоже прошу очной ставки!

— Ставка состоится, можете не сомневаться… Итак, вы отрицаете, что вам известно, где находится ожерелье?

— Откуда же это может быть мне известно?

— Вы отрицаете, что помогали господину кардиналу в некоторых интригах?

— Ваше величество! Вы имеете полное право подвергнуть меня опале, но оскорблять меня — ни малейшего. Я — Валу а!

— Господин кардинал в присутствии короля поддержал клевету — он надеется подвести под нее серьезные основания.

— Ничего не понимаю!

— Кардинал заявил, что он писал мне.

Жанна посмотрела королеве в лицо и промолчала.

— Вы меня слышите? — спросила королева.

— Слышу, ваше величество.

— И что же вы ответите?

— Я отвечу, когда будет очная ставка с господином кардиналом.

— Но до тех пор помогите нам, если вы знаете истину!

— Истина заключается в том, что ваше величество унижает меня без причины и обижает без основания.

— Это не ответ!

— Здесь я другого не дам. Жанна снова посмотрела на женщин.

Королева поняла, но не уступила. Желание узнать правду не могло не взять в ней верх над ложным стыдом. В недомолвках Жанны, в ее поведении, смиренном и наглом одновременно, сквозила уверенность, проистекавшая из обладания какой-то тайной. И, быть может, эту тайну королева могла бы купить с помощью кротости.

Она отвергла этот способ как недостойный ее.

— Сегодня вечером вы ляжете спать в Бастилии, графиня де ла Мотт!

— Пусть будет так, ваше величество. Но прежде, чем лечь спать, я, по моему обыкновению, помолюсь Богу, дабы Он сохранил честь и счастье вашего величества, — отвечала обвиняемая.

Королева в ярости поднялась и прошла в соседнюю комнату, толкнув двери изо всех сил.

«Победив дракона, — сказала себе она, — я тем более сумею раздавить гадюку!»

«Я вижу ее игру насквозь, — подумала Жанна, — и полагаю, что выиграла».

Графиня де ла Мотт, как того хотела королева, была заключена в тюрьму.