— Там видно будет. Что ты, государыня, о цесаревнах печёшься, когда тебя, слышь, тебя самою с престола стряхнуть могут. А уж тогда цесаревнам и вовсе ни во веки веков ходу не будет.

— Но если ты объявишь царевича, то тогда и бабку его...

— Из монастырского заключения в столицу везти придётся? Об этом думаешь? Ну, тут мы и повременить можем. Главнее, чтобы права мальца признать.

— Но, Данилыч, его отец... и ты сам...

— Что его отец? Казнил его покойный государь. Значит, на то его воля была — не нам его сегодня судить. Да и забыла, что ли, без малого сто тридцать вельмож приговор смертный подписали — не один Меншиков. А с таким объявлением и казнь, глядишь, позабудется. Не будет костью в горле торчать.

* * *

Цесаревна Анна Петровна

Двор изменился. И говорить нечего: изменился. Людишек новых толпа. Где тут разобраться, кто откуда. Государыня матушка вдруг роднёй обеспокоилась, а родни оказалось видимо-невидимо. Неотёсанные. Полуголодные. До всего жадные. Два братца государыниных с семействами да ещё сестрицы две с семействами.

Мало что из своих краёв в Петербург понаехали — места во дворце требуют. Ни обихода, ни порядков не знают. Одеться толком не могут — ни один моднейший портной не поможет. В зале танцевальной отдельно стоят, всех рассматривают, перешёптываются.

Лизанька сказала: государыне бы подсказать, чтобы поучили их. Ведь перед нашей знатью неловко. А кто скажет? Кто решится. Государыня на молодого Левенвольда как на образ святой смотрит, глаз отвести не может. Родные из Лифляндии тоже дивятся.

Разве это двор Великого Петра! Ещё немного, о нём никто и не вспомнит. Родственники лифляндские больше всего герцога удивляют, его придворных. Как есть мужичьё. Герцог осмелился как-то сказать — на полуслове оборвала: чем вы, ваше высочество, их лучше? А на сердце тоска.

Старые придворные разошлись вне всякой меры. Один Девиер чего стоит. Ведь скороходом всего-навсего у батюшки был. Кое-как в денщики выбился. Зато изловчился на Анисье Меншиковой жениться.

Уж так-то она нехороша, так нехороша, а он на первых порах вьюном вился, комплименты сыпал, подарки возил. У Анисьи он первый, да и Данилычу сестру с рук сбыть некрасивую да необразованную куда как по мысли пришлось.

Сосватались. Свадьбу сыграли. А у Анисьи братнин нрав возьми да объявись. Недолго выходки муженька терпела, хоть и получил Девиер на женитьбе своей должность преотличную — как-никак первый обер-полицмейстер петербургский!

Порядку не навёл, а безобразничать стал, как только государь батюшка терпел. Взяток брал сверх всякой меры. Над гарнизоном своим и то издевался. Анисья Даниловна поглядела-поглядела, намучилась да и ушла от супруга богоданного. Светлейший её сторону принял — как бы иначе. А сделать с Девиером уже ничего не смог. Сам у государя в подозрении находился. Государь батюшка как-то сказал: с Прутского похода противу светлейшего следствие вести велел. Только государыня родительница все разные резоны ему представляла, чтобы повременить с судом окончательным. Всегда от Данилыча в зависимости была.

Вот и теперь Девиер во дворце что у себя дама. Надысь маленькому великому князю сказал, мол, поедем со мной в коляске, тебе же лучше будет — воля вольная делать что заблагорассудится».

К Софье Скавронской, кузине нашей богоданной, подлетел, в танцах её закружил. Комплименты говорить стал: не гляди что в летах: «за меня выйдешь, царицей всего Петербурга станешь».

Молчит государыня. Молчат и остальные. А там и ко мне с бокалом вина подошёл — с ним выпить. Наотрез отказала. Удивился: «ты, мол, что, цесаревна, не в своём королевстве, не в Голштинии своей, если ещё туда доберёшься. Так что Девиером, пока суд да дело, не пренебрегай: себе дороже».

Лизанька на всё смеётся. Что это ты, сестрица, никак всерьёз принимать их всех решила? Подожди, Аньхен, подожди. Если будет на нашей улице праздник, тогда за всё сочтёмся. Ты запоминай, запоминай лучше, сестрица, а виду не показывай — так больше о людях узнаешь. Так они перед тобой во всю ширь подлости своей развернутся. Мажет, и права Лизанька. На вид болтушка-веселушка, а на деле умница и характер твёрдый. Неуступчивая.

А родственники — Карл да Фёдор Самойловичи Скавронские — им государыня графский титул изволила дать. Не сразу. На второй год правления своего. Может быть, завещанием за титул ихний заплатила. Иначе бы светлейший ходу её желаниям не дал. Государыне давно надоело с роднёй прятаться. При государе батюшке и речи о них быть не могло, разве что денег понемногу им давала, а тут... У всех детей множество, особенно у Христины, сестрицы государыниной. Ей фамилию придумали — Гендриковы, по имени её супруга Симона Гендрика. Герцог смотрит, только губы кривит...

Часть V ГЕРЦОГИНЯ ГОЛШТИНСКАЯ

Цесаревна Анна Петровна

Завтра венчание. Не уговорила матушку. Да и где уговорить! У неё и мыслей своих нет. Всё по-меншиковски делается. Всё как светлейший решит.

Боится... Может, и боится. Не это главное — от себя все заботы прочь гонит. Не привыкла государственными делами заниматься. Охоты никогда не имела. Государь батюшка её рассказами не баловал.

Неправду — неправду говорю. Самой себе признаться боязно: о другом думает. Левенвольде молодого на шаг от себя не отпускает. При дворе траур. Глубокий. Государь батюшка не похороненный лежит. Лишнего разу в собор не зайдёт. Смеётся...

Смеху никогда у неё такого не слышала. А тут ожила вроде. По зале танцевальной пробежаться решила. Где там! Одышка прихватила. У Лизаньки всё проще простого — мол, неизвестно, как бы государь батюшка с родительницей распорядился. Вот она и радуется: обошлось. Чисто дитя малое!

Заговорила о венчании — отмахнулась. Мне бы вас с Лизанькой поскорее устроить. Жаль, что в Петербурге жить будешь. Хозяйкой себя не почувствуешь, а надо бы, Аньхен, надо.

Мамка сказала, поверье такое есть: какое имя — такая судьба. Родители не думают, а детям расплачиваться приходится.

Вспоминать принялась, какие Анны на земле нашей были. И выходит, все плохо кончали.

Анна, иначе её Янкой звали, — дочь самого Великого князя киевского Владимира Мономаха. Дочь великого киевского князя Всеволода Первого и дочери императора Византии Константина Мономаха. Судьбы своей при таких-то родных не нашла. Постриглась в Киеве в церкви святого Андрея, а там и сама монастырь основала в честь своей святой покровительницы.

Анна, в монашестве Ирина, дочь шведского короля, супруга великого князя Киевского Ярослава I. Семья не сложилась, а святой почитали. Мощи, кто-то говорил, открыли в Новгородской Софии.

Анна Кашинская, уж какая почитаемая святая. Дочь князя ростовского Дмитрия Борисовича. После мученической смерти супруга, тверского князя Михаила Ярославича постриг приняла и на житьё к сыну в Кашин уехала — отсюда и Кашинская. При государе дедушке Алексее Михайловиче канонизирована была.