Шанзи не должен был сражаться в одиночку. Дивизия генерала Пейтавена, левое крыло 15-го корпуса, находилась в считаных километрах восточнее Артене и спокойно совершала марш, прибыв вскоре после полудня и создав угрозу флангу немцев в Попри. 22-я прусская дивизия вынуждена была развернуться для отпора противнику, и в рощах к северу от деревни весь день не утихали идущие с переменным успехом бои. Но у Попри, как и у Линьи, все попытки французов взять инициативу в свои руки и прорвать оборону немцев успехом не увенчались. Удивляться было нечему. 35 000 немцев, располагавших и соответствующим количеством единиц артиллерии, сумели одолеть 45 000 французов, их атаковавших. В целом за тот день французы понесли потери в количестве от шести до семи тысяч – убитыми и ранеными 4139, а в плен к немцам попали еще 2500 человек.

Д’Орель де Паладин между тем провел день в Артене, слыша шум боя, который вел Шанзи, и дожидаясь удобного момента для продолжения наступления на Питивье. По данным Фрейсине, большая часть сил немцев отбыла из района Луары для отражения атаки прорывавшихся из Парижа французов, и весь немецкий фронт составляла истонченная линия войск. Но полученная той ночью новость о поражении, которое потерпел Шанзи, послужила последним доводом в пользу отказа от продолжения наступления. Д’Орель принял на себя ответственность, которой его гражданское начальство столь долго его лишало, и в надежде на возможность уберечь свою армию, отдал приказ на отвод всех сил к Орлеану. Но опоздал. Оптимистическая оценка Фрейсине намерений и передвижений немцев совершенно не соответствовала истинному положению вещей: Фридрих Карл наконец все же решился наступать. В тот же день, 2 декабря, Мольтке направил ему прямой приказ наступать на Орлеан. У принца все еще имелись сомнения на этот счет – сомнения, которыми он благодаря присутствию Вальдерзее у себя в ставке мог поделиться и поделился с королем. Фридрих Карл не верил, что главные силы французов сосредоточены у него по фронту на главной дороге Орлеан— Париж южнее Артене, и был одержим страхом, что, если он нанесет удар на центральном участке, французы, обойдя его с флангов, направятся на север к Парижу. Но Мольтке наотрез отказывался внять его доводам, и принц распорядился начать наступление 3 декабря. 9-му корпусу была поставлена задача овладеть Артене и наступать по главной орлеанской дороге, 3-й корпус должен был продвинуться от Питивье к Шильюр-о-Буа (Жильер-о-Буа) и через лес на Лури, 10-му корпусу предстояло подойти с левого фланга и оставаться в резерве. Великому герцогу Мекленбургскому было приказано подойти к орлеанской дороге с запада и оттеснить французов к Орлеану.

Штош возражал против этого плана. Он рассчитывал действовать независимо, наступая на юг и на запад с тем, чтобы отрезать 16-му корпусу Шанзи путь к отступлению, но принц отказался изменить стратегию. Все силы немцев необходимо было сосредоточить на центральном участке французов, и, как полагал Мольтке, там была сосредоточена не большая часть сил французов, а лишь растянувшиеся тонкой линией силы 15-го корпуса Пальера. Неудивительно, что немцы, невзирая на их численное превосходство, вынуждены были прорываться прямо через Орлеанский лес и рассекать Луар-скую армию надвое. Но победа далась легко, однако она не была окончательной. Луарская армия была побеждена, но никак не уничтожена.

Погода ухудшалась, и следующие несколько дней и ночей дул ветер со снегом. Сохранять сплоченность необученных, плохо обмундированных французских войск в таких условиях было бы весьма трудной задачей, даже в условиях победного наступления, на которое так рассчитывал Фрейсине. Однако под ударами Фридриха Карла Луарская армия была разбита. 2-я армия атаковала утром 3 декабря, сосредоточив главные силы на двух населенных пунктах – Артене и Шильюр-о-Буа. Сами немцы, наступавшие через густой лес двумя изолированными колоннами по обледенелым дорогам на врага, засевшего на заранее подготовленных позициях и свято уверовавшего в свое численное превосходство, куда сильнее чувствовали опасность своего собственного положения, нежели осознавали угрозу, которую они представляли для врага, но удача сопутствовала 3-му и 10-му корпусам, как это уже было при Вьонвиле. Сыграла положительную роль и более совершенная тактика немцев. С наступлением дня выяснилось, что равнина по фронту позиций французов занята немецкими войсками, и сразу же на селения обрушилась вся мощь артиллерийского огня (что напомнило старослужащим французской армии осаду Севастополя), на который скромные по численности батареи Пальера так и не смогли ответить. Фридрих Карл прибегнул к методам Седана, он не пустил свою пехоту в атаку до того, пока его артиллерия полностью не сокрушила сопротивление врага[43]. В течение большей части дня подразделения французов не выходили из-под контроля, более или менее организованно отступали, и д’Орель де Паладин все еще надеялся, что огнем орудий Орлеана он сможет остановить врага, перегруппировать свои войска и восстановить позиции. Но той ночью, переосмыслив возможности и состояние своих войск, пришел к заключению, что все попытки устоять под натиском противника обречены на провал. Ночь была очень холодной, почти весь вечер шел снег, и армия распадалась. Лишь в нескольких частях личный состав подчинялся офицерам, и д’Орель лично убедился, что дорога назад к Орлеану переполнена охваченными паникой полками, которые, мужественно сражаясь днем, теперь демонстративно покидали поле битвы. Это был 15-й корпус, самый опытный, костяк и ядро его войск, а донесения войск на флангах свидетельствовали о том, что в 17-м и 20-м корпусах дела обстояли еще хуже. Д’Орель де Паладин пришел к единственному в данных условиях возможному выводу о том, что Орлеан предстоит сдать противнику и отвести армии в безопасное место – за Луару в Солонь.

Фрейсине едва верил фронтовым новостям. Не было необходимости отводить армию численностью в 200 000 человек, телеграфировал он, «если только ее командиры не в состоянии вдохновить ее на бесстрашие… личным примером». Почему, вопрошал он д’Ореля де Паладина, он не вызвал Бийо и Круза, которые простаивали без дела на правом крыле? Д’Орель ответил, что было слишком поздно и войска слишком деморализованы для подобного маневра, чтобы он увенчался успехом. Он сам был на месте и мог судить: если не отдать приказ на общее отступление, то никакой армии вообще не останется.

Для Гамбетты и Фрейсине удар этот оказался сокрушительным. Оба возлагали надежды на успех этого наступления, именно от него зависела их репутация, оба лишь с великим трудом могли от него отказаться. Чтобы не оказаться в роли мальчика для битья, Гамбетта впервые проконсультировался с Кремьё и Гле-Бизуаном, которые могли лишь согласиться с создавшимся положением, и утром 4 декабря он официально санкционировал сдачу Орлеана. Но тогда д’Орель снова телеграфировал Фрейсине, полагая, что все же смог бы удержать город. Орлеан был достаточно вооружен, в результате отступления там сосредоточились крупные силы французов, и Пальер, на которого вполне можно было положиться, сумел упорядоченно отвести как минимум одну из своих дивизий. Однако консультация с командующими показала, что подобные надежды иллюзорны. 15-й корпус практически не существовал как организованное боевое формирование. Офицеры и солдаты рассеялись в городе, разбежались по гостиницам, кафе и частным домам, стряхнули с себя и так едва ощутимое бремя служебных обязанностей, ища забвения в пьянстве и стремясь отключиться от кошмарных воспоминаний минувших суток. Везде царили хаос и бессилие, неизменно сопутствующие поражению армии. Когда в 16 часов д’Орель де Паладин наконец решил оставить город и приказал Пальеру сформировать арьергард, этот приказ Пальеру так и не передали. Когда тот узнал о поставленной ему задаче, то быстро убедился, что войска его выполнять не собираются, и наступавших немцев сдерживали лишь отдельные группы постепенно теснимых противником через пригороды пехотинцев и артиллеристов, которые лишь до сумерек хоть как-то сдерживали врага.